Алексей Волков - По обе стороны фронтира

– Повстанцам Миньи давно объявлена амнистия, – напомнил Луис Альберто.

– Не всем. В зависимости от тяжести преступлений. Кроме того, мятежники обязаны были явиться к представителям власти и там все рассказать. Тот капитан так и не явился.

Собеседник невольно напрягся. Ему явно хотелось обрушиться на незваного гостя. Только вряд ли последний не предпринял на сей счет каких-либо мер. Да и непонятным оставалось главное – с какой целью была рассказана давняя история?

– Но я здесь с какого бока? – выдавил Луис Альберто.

– Вам виднее. Просто к вам у меня имеется некое деликатное предложение. Вы ведь в скитаниях познакомились с так называемым генералом из Веракруса? Забыл, как его имя. – Но в склероз де Гюсака почему-то не верилось.

– Был там, кажется, какой-то. Говорят, до сих пор прячется в сельве, – тоже весьма неопределенно высказался Луис Альберто.

– Прячется, да. Но не пора ли ему вылезти наружу? Как вы думаете? К нему порою пролезают покровители из соседнего государства, опять-таки. Большого вреда сейчас нет, да мелкого хватает. Ведь много лучше быть владельцем собственных земель, чем управляющим в чужих. Возможны и иные варианты оплаты. Надо же когда-то навести здесь порядок…

Между горами и Великими Равнинами

Путь оказался значительно длиннее и труднее, чем предполагали. Вина в том лежала исключительно на Тизенгаузене. Профессор дорвался до желаемого и теперь вел себя словно ребенок, получивший вожделенную игрушку. Игрушкой в данном случае являлась вся местность, лежавшая по дороге и далеко в стороны от нее. Оттого вместо движения по почтовому тракту отряд перемещался по какой-то весьма прихотливой линии. Но Тизенгаузен номинально считался главным, и поневоле приходилось потакать капризам увлекающегося ученого. Последнему все казалось, будто самое интересное лежит за горизонтом, то правее, то левее, и он велел сворачивать в ту сторону, чтобы спустя день-два признать ошибку, вернуться на дорогу, а через некоторое время вновь повести отряд за собой навстречу манящим открытиям.

Больше всего доставалось повозкам. Экипажи не выдерживали перемещений по дикой местности, то один, то другой теряли колеса, и еще хорошо, что сопровождавшие профессора казаки являлись мастерами на все руки. Они умудрились пару раз починить лопнувшие оси, зато перед сломанной рессорой оказались бессильны, и одна кибитка теперь немилосердно тряслась на каждом ухабе.

Большую часть времени Кюхельбекер проводил вместе с Тизенгаузеном. Поначалу Вильгельм обрадовался наличию в отряде человека многознающего и наверняка высококультурного. Он уже предвкушал приятные разговоры о самых разных проблемах литературы, философии и прочих близких к сердцу вещах, но спутник оказался на редкость равнодушным к подобным материям.

Зато с вполне юношеским пылом профессор часами рассуждал о камнях, минералах и прочих неодушевленных, а посему неинтересных вещах. Вначале Кюхельбекер внимательно слушал, даже пытался искренне понять, но такой знакомый немецкий язык стал вдруг совершенно чужим, словно язык каких-нибудь папуасов.

Как можно суровую красоту окрестных пейзажей сводить к каким-то формациям, пластам, выходам и прочим сугубо прозаическим вещам? И даже при виде растений не восхищаться ими, но пытаться классифицировать, раскладывая по видам, семействам и чему-то там еще?

– Господь нам этот мир как бесценный дар передал, чтобы мы его для наших потомков сберегли. И не просто сберегли – пользовались им по мере необходимости для нужд своих. Познать весь замысел Творца можно, лишь суть Его творения познав. Потому путь науки – в раскрытии тайн. Тайны лишь для невежественных людей существуют, коим был дан разум. Но они так и не решились его использовать, – не без своеобразной патетики отвечал Тизенгаузен.

После подобных заявлений поневоле становилось стыдно провалов в собственных знаниях. Хотелось немедленно прямо здесь и сейчас понять, почему растет трава, где сокрыты полезные для человечества руды и минералы, каковы их явные и тайные свойства, как их лучше использовать на общее благо живущих и грядущих поколений. Или – не сейчас, а с завтрашнего утра. Пока же лишь представить, насколько сей путь прекрасен и достоин настоящего человека.

Но желания оставались желаниями, не подкреплялись никакими действиями, угасали под привычными рассуждениями об общем. Гораздо приятнее рассуждать, чем углубляться в детали и думать.

На горизонте мрачными громадами росли горы. Отряд давно должен был бы добраться до них, но Тизенгаузен все вел экспедицию по краю равнины, словно самое вкусное оставляя напоследок.

После всех поворотов, поездок в сторону, возвращений тракт в итоге был утерян.

Нет, разумеется, казаки с легкостью вывели бы отряд на него, но время… Дня три, не меньше, если учесть повозки. И даже территория здесь являлась ничейной.

Впрочем, ничейной земли на континенте хватало…

На границе Великих Равнин

Период апатии в очередной раз сменился острой жаждой деятельности. Кюхля вдруг воспылал жаждой открытий и конкретной пользы, которую он мог бы принести, выбрав в жизни иную стезю.

При всей отвлеченности и склонности к вещам абстрактным Кюхельбекер понимал: человечеству для жизни потребна не только духовная пища, но и (и прежде) нечто более существенное. Не будет открытых месторождений руд – не будет металлов. Не будет металлов – и как тогда производить нужные вещи? Даже за обедом приходится пользоваться ножом, вилкой, ложкой – и это в процессе еды. Которую прежде надо вырастить или добыть, приготовить…

Какой бы ни была идиллия, на чем-то ведь она должна базироваться. Следовательно, кто-то обязан находить нужные минералы, руды, прочие вещи. Пусть прозаические, но куда же без них?

В беседах с Тизенгаузеном верх в очередной раз взял профессор. Надолго ли – вопрос другой. Зато стремление принести пользу оказалось настолько велико, что Кюхельбекер отдалился от основной группы и направился чуть в сторонку.

Благодаря разговорам Вильгельму казалось, будто его познания уже достаточны для самостоятельных поисков. Не требуется много ума для понимания – несколько человек осмотрят гораздо большую территорию, чем один. Казаков в данном случае в расчет можно не брать. Они лишь охрана да своего рода няньки. Хотя последнюю истину Кюхля от себя старательно гнал. Он привык по жизни, что кто-то все время заботится о нем, и воспринимал заботу как некую данность.

Если вдоль тракта компания из чиновника и ученого вполне могла проехать спокойно, без сопровождения и проблем, то со всеми изгибами, уходом с пути, странствиями, даже говорить о нормальной езде не стоило. На станции поменяют лошадей, починят коляски, накормят, найдется место для сна, но путешествовать по безлюдным местам совершенно одним, лишь с парой слуг…