Андрей Уланов - Крест на башне

Саму команду я, пожалуй, даже не услышал — почувствовал каждой, до последнего предела напрягшейся клеточкой тела, ощутил натянутыми, словно гитарная струна, нервами. Отведенная в замахе рука рванулась вперед и вверх, черный кругляш взвился в воздух вместе с сотней своих собратьев, и перед траншеей взметнулась сплошная стена разрывов. Оглушенные, ошеломленные синие замешкались, а четыре секунды спустя гранаты рванули вновь, еще через четыре в пелене дыма и пыли полыхнул третий ряд неярких рыжих вспышек, и в тот же миг застучали автоматы.

Первая волна атаковавших полегла вся. Но следом набегала вторая… пулеметы строчили длинными, взахлеб выводя песню смерти, прущая напролом орда замедлилась, на миг замерла — и начала откатываться прочь! Вдогон бегущим не стрелял почти никто.

Атаку-то мы отбили. Правда, не везде — правый, атакованный с трех сторон фланг, был смят, серо-зеленая масса затопила высотку… от полного краха нашу линию обороны спас расчет одной из уцелевших зениток — несколько удачных очередей скосили хлынувший вдоль траншеи авангард, остальные откатились назад.

Эту атаку мы отбили, но было ясно — синим не хватило совсем чуть-чуть, чтобы она стала последней для всех нас, а не только для капитана Саенко и двух его батальонов. В следующий же раз они, скорее всего, не остановятся.

Что-то в таком духе я и сообщил Овечкину в ответ на его реплику о том, что подполковнику, каковым я вроде бы снова начал себя числить, вовсе не обязательно исполнять обязанности простого автоматчика. С учетом того, что его собственный укороченный «федоров» пах порохом и разогретой смазкой ничуть не меньше моего, прозвучал сей упрек немного комично. Хотя… в общем-то, Игорь был прав, и сам я прежде никогда не стремился быть для солдат «нашим командиром», наподобие Кондратенко, Келлера или Главковерха. Благо, еще мой первый, в Алексеевской, ротный, не уставал вбивать в наши вихрастые мальчишеские головы нехитрую истину: «Господа будущие офицеры, воевать вы будете карандашом и телефоном, а личное оружие вам положено, дабы из него застр-релиться!»

Игорь был прав, но сейчас был особый случай.

Мы стояли с ним вдвоем, молча… в ожидании атаки, которая должна была поставить точку в этой, и без того лишь попустительством Божьим, затянувшейся пьесе. Помнится, я еще удивился тому, что штабс-капитан выглядит мало что спокойным — Игорь казался сонным, чуть ли не спящим на ходу. Затем я сообразил, что и сам ни капельки не волнуюсь — нетипичный факт, ведь в большинстве случаев как раз после боя и начинается основной «тремор», да и перспектива, вырисовывающаяся перед нами, также не располагала к благодушию. Однако же… возможно, после пережитого в ходе боя нервная система испытала такую перегрузку, что сейчас попросту взяла тайм-аут — до поры…

Мы стояли и ждали атаку, а она все никак не начиналась, а потом мы явственно расслышали донесшийся из глубины синих позиций хлесткий грохот танковых пушек.

Это был сводный отряд 2-й мехдивизии Борейко. Преувеличить их подвиг достаточно сложно — сразу после окончания тяжелейших полуторадневных боев за Корниловск они, не промедлив и часу, сымпровизировали из измотанных частей ударный отряд: двадцать два средних танка типа «Марков», семнадцать транспортеров, пять грузовиков и — last but not least [35] Last but not least (англ.) — «последнее по счету, но не по важности». — три автобуса.

Горючее и боеприпасы для них собирали, что называется, с миру по нитке, слив топливо из большей части остающихся машин.

За двое суток они, сбивая с дороги шальные синие отряды, прошли более трех сотен верст — и успели. Удар с тыла смял боевые порядки частей Алина, нарушил управление, и соц-нацики не выдержали. Паническое бегство, начавшись с первых, попавших под танковый удар рот, перекинулось на остальные подразделения, как огонь в высушенном летней жарой лесу. И двадцатитысячная группировка в считаные минуты почти в прямом смысле растаяла, развеялась, словно дым. Лишь несколько полков не поддались всеобщему поветрию, попытавшись отходить организованно. Их рассеяли турбокоптеры, но это было уже следующим утром…

Сейчас же…

Помню, что когда я увидел первый появившийся из леска танк, то решил, что со мной — от усталости ли, от бессчетных контузий, просто от напряжения — начало по-дурному шутить собственное зрение. Танк был не защитно-зеленым — он был выкрашен в красно-бурый цвет. И только когда он в десятке метров перед окопами остановился, развернувшись бортом, я понял, что по лобовой бронеплите прошлась отнюдь не кисть маляра.

Корниловск встречал нас как героев. Видимо, господа обыватели испытывали некий комплекс вины за то, что, отсиживаясь по подвалам, не удостоили подобного приема своих освободителей-борейковцев. Посему постарались отыграться на нас. Организовано сие действо было в лучших традициях какой-нибудь слащавой до оскомины довоенной ура-патриотической фильмы — гремел, сверкая начищенной медью, оркестр перед строем, отжимаемая редкой цепью толпа старательно закидывала нас цветами… какая-то юная гимназисточка в ярко-синем платьице, повиснув на шее, впечатала мне в щеку граммов полтораста алой, цвета артериальной крови, помады. Я долго и старательно оттирал сей штамп платком — а затем передал его шагавшему рядом подполковнику Филатову, которого «облагодетельствовали» сразу тремя подобными отметинами.

Мне же… больше всего на свете мне не хотелось оглядываться назад — я и так слишком хорошо знал, как коротка наша колонна. И знал, кого в ней нет… и уже никогда не будет.

Из 1-й десантной бригады и 2-го штурмового полка — всего чуть больше восемнадцати сотен человек — подхода борейковцев дождался лишь каждый третий. Сгоревший в сбитом аэровагоне капитан Ерофеев… Коля Волконский… Прапорщик Дейнека…

От Андрея осталась только располосованная осколком офицерская сумка, которую, отворачивая красное от слез лицо, принес унтер Петренко.

Наверное, там, в такой пустой и тихой петроградской квартире, его мать сейчас встала перед иконой, беззвучно шепча: «Господи, спаси и сохрани»… Кто найдет для нее слова? Да и можно ли их найти?

Потом был митинг, старательно зафиксированный во всех «летописях» как стихийный — как же, как же… стихийность его была разве что в том, что вместо заранее сколоченной трибуны опорой ораторам послужил «случайно» оказавшийся на площади танк. Первым выступал свежеизбранный городской голова — невысокий пухленький человечек, следом за ним на башню вскарабкался сам комкор-2. Впрочем, говорил Анатолий Алексеевич недолго и, как мне показалось, неохотно.

За Борейко же поспешил отметиться его превосходительство генерал-майор Синев. Следующим оказался майор Артамонов — спасибо еще, что кто-то из Димочкиных адъютантов догадался вручить ему листок с заготовленным спичем, ибо выглядел наш комбриг куда менее уверенным, чем сутки назад в блиндаже. Дальше стали мелькать какие-то уже совершенно незнакомые личности, штатские и не очень…