Юрий Корчевский - Штурман подплава. Торпеда для «попаданца»

— Да? Ну хоть какая-то радость.

Дали «малый назад», развернулись, да так и шли. В носовом трюме поставили кока — смотреть, не прибывает ли вода. Людей на корабле не хватало, и приходилось нести вахту через четыре часа. И только человек, отстояв свою вахту, успевал поесть и немного вздремнуть, как приходилось заступать на рабочее место снова.

Помпа справлялась с откачкой. И так, малым ходом, кормой вперед, судно добралось до Молотовска.

Когда судно входило в гавань, Володя увидел уже знакомые ему берега. Так это же Северодвинск! Правда, в годы войны он назывался по фамилии видного политического деятеля той эпохи. Располагался он в 35 километрах от Архангельска. Вот только о роли в приемке и перегрузке в вагоны железной дороги грузов, прибывших с полярными конвоями Архангельска и Мурманска, знают все, а о важном вкладе города, порта и судоремонтного завода № 402 — только местные жители.

Причал завода № 402 трудом многих заключенных был удлинен почти до восьмисот метров и мог одновременно принимать для разгрузки до пяти крупнотоннажных судов. Из сорока судов, прибывших в 1943 году с конвоями, двадцать восемь разгружались в Молотовске. А нефтеналивные суда — только там, поскольку 402-м заводом были изготовлены и установлены четыре огромных нефтеналивных танка. Сам же 402-й завод осуществлял ремонт поврежденных советских и иностранных судов. Полуголодные, проживающие в бараках рабочие осуществляли ремонт быстро и качественно.

Кроме того, завод вел еще строительство кораблей. В 1941 году на недостроенном заводе уже была осуществлена закладка линкора «Советская Белоруссия».

В дальнейшем завод вырос в современное предприятие по выпуску подводных лодок, а город был переименован и засекречен.

Корабль «С. Перовская» был подведен буксиром к причальной стенке завода и поставлен на ремонт. Одновременно велась разгрузка грузов из трюмов.

Капитан метался между управлением порта и мастерами завода.

— Ты бы сидел на судне, Володя, — попросил он. — Не ровен час, увидят тебя в городе. Ты на зимовке должен быть.

— Так ведь нет уже зимовки, погибли все. И в городе меня не знают — я в Молотовске в первый раз, — соврал Владимир.

Ремонт на судне шел полным ходом. Когда рабочие поинтересовались, откуда пробоина, Володя честно ответил, что они протаранили и потопили подводную лодку.

— Расскажи! — пристали они, даже работу побросали.

Володя рассказал, как сначала лодка обстреляла их из пушек, а потом всплыла в непосредственной близости от судна.

— Акустики их подвели: мы же стояли, — объяснил он. — Вот лодка прямо перед нами и всплыла. Что нам оставалось делать? Пришлось топить.

— Что-то у тебя лихо получается, — заметил пожилой рабочий.

— Спроси у других членов команды, — обиделся Володя.

Другой рабочий вмешался:

— Вечно ты, Михалыч, не веришь. Посмотри: на форштевне и скуле, где вмятина, даже следы чужой краски остались. Посудина ваша хоть и старая, а железо крепкое, на совесть делали. Нонешние тарана не выдержали бы.

Вмятину выправили, наложили латку и закрасили. Другие рабочие ремонтировали радиорубку и ходовой мостик, поврежденные снарядами.

Сложнее всего дело обстояло с котлами.

Владимир понял, что ремонт не обойдется двумя днями, и пошел к капитану.

— Федор Савельевич, разрешите?

— Заходи!

Капитан был в хорошем расположении духа и даже напевал что-то себе под нос.

— Садись, герой!

— Я не герой, герои на фронте.

— Что ты, как красна девица, себе цену набиваешь? Лодку потопил?

— Так не я один — всем кораблем.

— Это ты молодец, что признаешь. Ты за чем пожаловал?

— В город бы мне сходить. Я уж два месяца как не мылся, скоро запаршивею. В баню хочу, на дома, на людей посмотреть.

— Правильно. Ладно, не хотел я говорить, но ты меня вынудил. Все документы полярников я сдал в Управление порта, в том числе и твои. Обсказал, что пристали мы к острову Вайгач, а там одни геройски убиенные зимовщики — оборонялись до последнего патрона. Зимовье разрушено подчистую. Они подтвердили, что полярники на связь давно не выходят. Так что по документам тебя нет.

— Как нет? Вот он я, перед вами, живой сижу.

— Э нет, ты не дослушал! Ежели бы ты туда сам пошел, тебя бы живо загребли и определили бы на Большую землю или в Амдерму. Мне это надо? У меня, почитай, треть экипажа погибла. Кто же в здравом уме от себя человека отпустит?

Володя расстроился. На документы, пусть и чужие, он рассчитывал.

Капитан ухмыльнулся:

— Я, брат, все продумал. Помнишь того, кто у пулемета убитым лежал?

— Я даже лица его не видел.

— Он детдомовский и из всех погибших лучше всего тебе подходит. Он из пролетариев, и документы в порядке. Так что с сегодняшнего дня быть тебе Александром Оглоблиным.

Вот дела! За короткую жизнь в этом времени он уже который раз меняет имя и фамилию. Впрочем, может, это и не так плохо, документы настоящие, капитан в курсе и лишнего нигде не сболтнет.

— Ну что, Санек, согласен?

— А у меня есть выбор? Ведь вы уже все сами за меня решили.

— Тогда держи документы. Изучи их, чтобы наизусть знал. Там же и пропуск в порт.

Володя встал.

— Мне бы еще… — Он замялся. — Деньги нужны, хоть немного. На баню хотя бы.

— Конечно, это можно. Ты ведь у нас теперь Оглоблин? А ему жалованье причитается. Получи, — капитан достал из железного ящика деньги, отсчитал.

Володя расписался в ведомости.

— Так я пошел?

— Ты хоть знаешь, где баня?

— Язык до Киева доведет.

— Отпускаю тебя на трое суток — вроде увольнительной. Все равно ремонт раньше не закончат. Вымойся, постригись, а то оброс ты на своем острове, на пугало похож.

И в самом деле. Володя привык к короткой флотской стрижке, а сейчас волосы, как у бомжа, космами висят.

Выйдя из порта, он поинтересовался у прохожих, где парикмахерская.

Она оказалась рядом и находилась при бане. Удобно, почти как в рекламе — шампунь и кондиционер в одном флаконе.

— Как будем стричься, морячок?

— Под машинку.

Зачем оставлять волосы, если он может уйти в море на месяцы? На судне парикмахера нет, надеяться не на кого.

Непривычно: ручной машинкой, которую раньше он видел только в кино, Володю подстригли. Клац-клац-клац, и космы летели на пол.

Он посмотрел на себя в зеркало. Помолодел сразу на несколько лет. Давненько он не видел себя в зеркале! И лицо отражается не его, чужое. Володя вздохнул.

— Что-то не нравится? — участливо спросила парикмахерша.

— Да нет, все хорошо. Теперь бы побриться. Сколько с меня?

— По таксе — двадцать копеек.

Володя залез в карман куртки, достал десять рублей и получил сдачу. Деньги были непривычными: купюры большие, и цвет не такой, как в его время. И на всех купюрах — лицо Ильича.