Юрий Корчевский - Штурман подплава. Торпеда для «попаданца»

Вход в баню был за углом. Володя попросил у банщика полотенце и простыню.

— Таксу знаешь? Рубль.

Банщик показал ему шкафчик для одежды.

— Мил человек, я с транспорта, мне бы еще мочалку и мыло.

— С мылом сложнее, — вздохнул банщик и искоса посмотрел на Володю.

— Я заплачу, не жмись.

Банщик принес кусок хозяйственного мыла и мочалку. Во время войны даже это, неважно пахнущее, коричневатое мыло было дефицитом.

Взяв из стопки при входе цинковую шайку, Володя прошел в мыльное отделение, потом — в парилку, а оттуда — снова в мыльное. Он провел в бане часа два, если не больше. Давно он не мылся и получил удовольствие, которое хотелось растянуть. В конце окатился прохладной водой, не спеша обтерся, обмотался полотенцем и присел на лавку, остывая. На улице было ветрено и морозно, не хватало простыть после бани.

— Мил человек, — обратился он снова к банщику, — а поесть где у вас можно?

— В столовой, два квартала отсюда. Но только если есть рабочая карточка.

Володя порылся в документах — карточки не было. По случаю ремонта камбуз на судне не работал, а есть хотелось.

Он вышел на улицу. Идти в городе было не к кому, своего жилья, понятно, у него здесь нет, знакомых тоже нет. На корабль? Котлы погашены, на судне холодно, от холода не уснешь. Кругом тупик!

Володя решил зайти в магазин. Опа! На полках было совсем пусто, а он надеялся хоть что-то купить на обед или на ужин. Зачем тогда магазин, в котором купить нечего?

Видя расстроенное лицо Володи, одна из двух продавщиц спросила:

— Вы что-то хотели?

— Да купить поесть что-нибудь.

— Вы, наверное, не местный?

— Почему вы так решили?

— Здесь по карточкам отовариваются. Хлеб уже разобрали, а маргарин и макароны еще не привозили.

Володя совсем упал духом. Называется — вышел в город! А он в душе лелеял надежду сытно поесть и даже выпить граммов двести. Заслужил ведь! К тому же ему еще о ночевке думать надо!

— А переночевать в городе где-нибудь можно?

Продавщицы хихикнули. Одна толкнула другую локтем.

— Вам на сколько? Ну, дней?

— На трое суток.

— Я могу комнату уступить, все равно пустая. Настя, ты меня отпустишь?

— Да иди уж, все равно торговать нечем.

— Товарищ, вы подождите, я скоро.

Она ушла в подсобку, сняла темно-синий рабочий халат, переоделась и вышла уже в пальто, шапочке и коротких валенках. Зимы в этих местах суровые, в туфельках не находишься, чай, не в Москве — из метро и на «маршрутку», замерзнуть не успеешь. Чулочки — редкие по военным временам, дамы ходили в гамашах.

Едва они вышли из магазина, женщина сказала:

— Вы и вправду есть хотите?

— Как волк.

— Есть одно место, можно купить все, только очень дорого.

— Черный рынок?

— Вроде того. Только вам не продадут.

— Почему?

— Мужчина вы молодой, стрижка короткая.

— Ага, подумают, что из органов.

— Вы догадливый. Меня Катей зовут.

— Меня Сашей.

— Вы с какого корабля?

— «Софья Перовская».

— Это который на заводе ремонтируют? Говорят, этот корабль немецкую подлодку потопил. Правда?

— Правда.

— Ой, как здорово!

Они свернули за угол, и женщина остановилась.

— Дальше я одна пойду, а вы здесь ждите.

— Хорошо, буду.

Но женщина не уходила, выжидающе смотрела на него.

До Володи дошло:

— Простите. Сейчас деньги дам. Сколько?

— Смотря что вы хотите брать.

— Сытно поесть и выпить. На ваше усмотрение, берите с расчетом на обоих.

Женщина подняла глаза вверх, явно подсчитывая.

— Это будет много стоить, рублей семьсот.

Володя только что получил жалованье — пусть и не свое. Через три дня в море уйдет, а там деньги не нужны.

Он достал пачку купюр, отсчитал:

— Держите.

Женщина ушла.

Вдоль улицы тянул свежий ветерок.

Володя прождал четверть часа и забеспокоился. Не надула ли его продавщица? Получила деньги и смылась? Но он решил ждать.

Прошло еще полчаса. Он замерз и уже решил уходить в порт. Значит, такой вот он невезучий человек. А в порту на корабле пусть и холодно, но в цеху костры горят, насмерть не замерзнет.

Он уже повернулся, чтобы уйти, как его окликнули:

— Саша!

Он и внимания на оклик не обратил, но женщина его догнала.

— Простите, задержалась. Я кричу, кричу, а вы идете…

— Не слышал.

— Рынок — не магазин, товар на прилавок не выкладывают, все из-под полы. Помогайте.

Володя подхватил тяжелую «авоську» — была раньше такая плетеная сумка на все случаи жизни. Окликали какого-то Сашу, он слышал, но не обратил внимания, не привык к новому имени.

Женщина привела его в квартиру на окраине. Кирпичный двухэтажный дом, коих здесь, в Молотовске, было много. Квартира двухкомнатная, но комнаты даже не маленькие, а малюсенькие, просто крохотные. Володя хмыкнул — да что он, жить сюда пришел?

Они сняли верхнюю одежду.

— Ты, Саша, располагайся, пока я приготовлю.

— Как скажешь.

Володя осмотрел комнаты. Чисто везде, но бедно. «А что ты хотел увидеть? — укорил он себя. — Так сейчас большинство живет».

Он включил репродуктор. По случаю войны все радиоприемники приказано было сдать еще в начале войны, чтобы не слушали вражеские голоса.

Катя гремела на кухне посудой, потом зашипел примус, запахло сгоревшим керосином.

Володя открыл под окном нишу — были раньше такие, со створками и вентиляцией на улицу. Они использовались вместо холодильника в домах. О самих холодильниках, обыкновенных бытовых, никто не слыхивал.

Он поставил в нишу бутылку водки — пусть охлаждается, подивился пустоте ниши: съедобного там не было ничего.

С кухни уже что-то скворчало, потихоньку стал нарастать и усиливаться запах жареной рыбы.

Не выдержав, Володя заявился на кухню.

— Я скоро, потерпи еще, — встретила его Катя.

Но Катя поняла его неправильно — Володе просто хотелось пообщаться. Он давно уже не видел близко женщины. Сначала подлодка, потом кочегарка на корабле, следом — рулевым на конвое, потом уединение на Вайгаче… И везде только мужики — кроме острова. А женщины — они и двигаются не так, и пахнут не так, и говорят… И мысли о доме навевают.

— Скудно вы здесь живете, — начал он разговор.

— А ты сам-то откуда? Неужели у вас не так, лучше?

— Да, наверное, так же. Я из Питера, но давно там не был. Началась война, на флот ушел.

Он не мог сказать, что он не только не из Питера, но даже из другого времени. И про погибшую «эску», про свои злоключения, про плен на немецкой подлодке… Каждое неосторожное слово могло дойти до «органов» — как тогда называли НКВД. А Володя побаивался интереса этой организации к себе. Кто поверит, что он человек из будущего? Обвинят в шпионаже или еще бог знает в чем, и в лучшем случае будешь вкалывать на руднике в той же Амдерме, а в худшем… Про худший думать не хотелось.