Владимир Свержин - Заря цвета пепла

По саду, не скрываясь, шел офицер в гусарском мундире. «Должно быть, выманивает», – подумал я. Офицер остановился совсем недалеко от моего убежища. Было слышно, как он насвистывает что-то под нос. Прошло еще несколько минут, и я увидел девушку в светлом платье, бегущую сюда.

«Господи, банальное свидание!» – вздохнул я с облегчением.

– Месье, – раздалось в ночи, – что с матушкой?

– Успокойся, Гортензия, с ней все хорошо.

– Но вы же написали…

– Это была хитрость, мой ангел. Военная хитрость, простительная для того, кто влюблен. Я так желал видеть ту, в которой заключено счастье всей моей жизни!

– Но, месье! – Девушка остановилась, не скрывая удивления. – Как вы могли?..

– Что за робость, мой ангел? Я же вижу, что нравлюсь вам!

Гусар подскочил к юной девице и заключил ее в объятия.

– Оставьте меня!

– К чему ужимки, звезда очей моих, ты еще станешь благословлять эту ночь! Ты узнаешь счастье!

– Нет! Нет! Я не хочу!

– Хочешь!

Я стиснул зубы. Если это и западня, то уж больно хитрая.

Гусар, не мешкая, попытался сдернуть легкое платье с плеч девушки, та силилась вырваться, но тщетно. Закричать – но рукав гусарского ментика закрыл ей рот.

– Черт побери! – процедил я, спрыгивая с дерева. – Да провались оно все пропадом! Не так быстро, месье!

Упоминание о Мадлен – хозяйке «Шишки», весьма похожей на старую приятельницу Лиса, мадмуазель Жози, сделало свое дело. Едва договорившись с Наполеоном о вечернем рандеву, Сергей устремился на другое, заранее не запланированное, в Латинский квартал. Как он утверждал, исключительно для того, чтобы выяснить, о каком таком господине де Батце знает это внушительное средоточие женских прелестей.

Лис ворвался в таверну, внося переполох, словно пушечное ядро в мирно спящий до рассвета курятник. Впрочем, и четвероногий лис в курятнике произвел бы не меньший эффект.

– Одно лицо! – заявил он с порога, всплеснув руками.

– В каком смысле, месье? – Хозяйка заведения изумленно замерла.

– Я говорю, у вас одно лицо, что в этом странного? Или вы хотите сказать, что двуличны?! Но нет, эти голубые, цвета неба Гаскони, эти ясные глаза не могут врать! То ли дело рот…

– Но… месье.

– О боже! Клянусь треуголкой генерала Бонапарта, вы совершенство! И рот, он тоже говорит правду! И впрямь настоящий месье. Я разрешаю вам называть меня так!

Какой-то мужлан, должно быть также имеющий виды на Мадлен, попытался вскочить, но тут же сел мимо стула, ощутив на плече мощную длань Рейнара. Сергей на мгновение оторвался от воспевания прекрасного создания и зыркнул в сторону невежи, попытавшегося встать на его пути:

– Милейший, знаешь ли ты, что сказал об этом великий Галилео Галилей? Если ты, голуба, не перестанешь вертеться, земное притяжение начнет на тебя действовать со страшной силой. – Он сжал кулак и поднес его к носу бедолаги. – Чуешь страшную силу?

– Вы чего-то хотите, месье? – пользуясь секундной передышкой, спросила Мадлен.

– Ну конечно! Комнату в этой гостинице – на ночь и ваше сердце – навсегда!

– Однако же, месье… – Голос хозяйки звучал растерянно.

– Хорошо, хорошо, без экстремизма. Все остальные части тела я готов взять заодно с сердцем.

– Но мы даже не знакомы…

– Да? А мне кажется, я знаю вас всю жизнь и даже больше, много больше. Вас зовут Мадлен, а вашу покойную маменьку звали Жозефина, совсем как первую хозяйку «Шишки». О, что это была за женщина! Судьба Франции не раз оказывалась в ее руках!

– Но откуда вы все это знаете? – уже откровенно потерявшись, лепетала девушка.

– Мой давний предок записал это в своем дневнике и еще приписал, что спустя целых семь поколений его потомок случайно, ну знаете, как это бывает, зайдет в «Шишку» и увидит… о нет, не увидит, – прозреет от неземной красоты! Вы спасли меня, сударыня, вы сняли кровавую пелену с этих выпитых слезами глаз. Теперь я знаю: вся горечь дней былых – лишь скромная плата за высокое право увидеть вас и говорить, – Лис понизил голос до театрального шепота, – говорить с вами!

– Я, пожалуй, сдам вам комнату…

– А как насчет сердца? Или мне продолжить?

– Но, месье, здесь столько людей…

– Разумные слова, голубушка. Но это поправимо. – Лис повернулся, в руках его мелькнули пистолеты. – А ну, все вон! Для господ медиков и правоведов, кто не понимает на добром французском, могу сказать на латыни, а для особо непонятливых – на ней же могу написать эпитафию!

Посетители трактира, крайне недовольные внезапно объявленным перерывом на любовь, с ворчанием подались к выходу. Вечер был безнадежно испорчен. Однако студиозусы сами были парижанами и потому тоже полагали, что любовь оправдывает все.

Лис повернулся к замершей Мадлен.

– Не волнуйтесь, моя дорогая, вашим прибылям ничто не угрожает. Сегодняшнюю выручку я компенсирую с лихвой.

Наконец трактир опустел, и Сергей без обиняков приступил к самому любимому делу. Ну, максимум второму после запудривания мозгов.

Оглушенная истинно гасконским размахом и натиском, Мадлен даже не стала кокетничать и ломаться ради непристойного в этой части столицы приличия. Из зала сплетенная в объятиях парочка переместилась в комнату за стойкой, и Рейнар, не останавливая поцелуев, начал расстегивать пуговички на шелковой блузке. Те поддавались с трудом, едва пролезая в петельки, и вот, когда из полутора десятков оставались всего лишь две-три, снаружи послышался стук в дверь.

– Постой, милый, постой, – силясь вырваться из Лисовских объятий, шептала Мадлен.

Стук повторился.

– Ну, елкин дрын! – возмутился Сергей. – Ну шо за на фиг! Кому там неймется?!

– Погоди, это ко мне!

– Мадо, голубка моя, какое, к тебе? Я уже здесь!

– Это по делу, очень нужно…

Стук повторился три раза, один, потом еще раз и еще три. Мадлен с явной неохотой высвободилась из рук гасконца и, поправляя на ходу наряд, направилась к дверям. Щелкнул засов.

– Почему у тебя закрыто, Мадлен?

– Не твоего ума дело.

Лис слушал в одно ухо, но слух, как и зрение, у него был отменный.

– Ты выяснил, что это за офицер?

– Нет. Я шел за ним по пятам. Он, кажется, что-то почувствовал, а может, и просто озирался. Один раз еще чуть-чуть, и заметил бы.

– Ну, давай-давай, говори по делу.

– Я и говорю. Он сначала пошел в штаб генерала Дарю, затем к Новому мосту, в кабачок «Тюр-лю-лю», там, кажется, разговаривал с каким-то оборванцем.

– Интересно. Офицер и вдруг с оборванцем.

– Да это еще что! Он из кабачка вышел и побрел, точно пьяный. Я, значит, тихонько за ним, а потом вдруг смотрю – патруль. Я это… притаился и гляжу, что у них как. Он вроде какие-то бумаги показал, но патрульным что-то не понравилось, они его захотели схватить, да не тут-то было! Ловкий, бестия, как черт. Одного свалил, другого, третьего и ну бежать. Солдаты в него пулями, а ему хоть бы хны. Через забор – и был таков.