Владимир Свержин - Заря цвета пепла

– Эх, прихватить бы с собой такую штуковину… – мечтательно бормотал Лис, глядя, как минута за минутой приближается берег, как призывно машут широкими листьями далекие пальмы. Спустя еще несколько минут комель с торчащими во все стороны обломками корней вгруз в песок, недвусмысленно дав понять, что дальше придется идти пешком.

– Держитесь, мой генерал! – Лис ухватил руку обессиленного Бонапарта, перекинул через плечо и поволок к берегу. – Щас доберемся до пляжа, устроим пикничок. Да вы не волнуйтесь, просушим на солнышке порох, настреляем шашлыков.

– Благодарю тебя, Рейнар. Ты в который раз спасаешь мне жизнь.

– Ой, да чуть шо, обращайтесь!

– Пока я жив, я не забуду того, что ты для меня сделал. Твой подвиг заслуживает награды… – В этот момент рука Бонапарта нащупала висевший на шее Сергея туго набитый кошелек. – Что это?

– Как шо? Я ж говорил, золото.

– Откуда?

– Вот странный вопрос. Нашел в дупле нашего дерева.

– Там не было никакого дупла!

– Зато на «Ориентале» было.

– Ты что же, ограбил казну? – Наполеон заговорил неожиданно резко.

– Ничего себе, благодарность! Я ж героически прихватил денег на завоевание Египта. Остальное золото на дне, а мы здесь. Не думаю, шо положить столько звонких баблонов на личный счет Нептуна – лучшее применение для честно награбленного, чем прихватить их с собой на передний рубеж. Или вы думаете, шо наши мокрые портки напугают мамелюков и они дружно утопятся в Ниле? Не тешьтесь иллюзиями! Как сказал один умный человек: для войны нужны три вещи – деньги, деньги и еще раз деньги! А, это ж вы сказали!

– Я такого не говорил.

– Значит, еще скажете. Не придирайтесь к мелочам.

– И все же это форменный разбой.

– Ладно, в следующий раз я сниму форму перед тем, как позаботиться о нашем пропитании, пропивании и просыпании и, как уже было сказано, о победе нашего практически отсутствующего, но доблестного оружия.

Между тем вода у берега едва достигала колен. Потом чуть прикрывала щиколотки и наконец…

– Мой генерал, разрешите доложить: ваша армия в моем лице полностью десантирована на египетский берег.

– Армия! – хмыкнул Наполеон, хмурясь и оглядываясь в сторону ласкового синего моря, залитого ярким, хоть и вечерним солнцем.

– С точки зрения человеколюбия, – Лис скинул с плеч мешочки с золотом, перетянутые кожаным ремешком, – дли победы этого более чем достаточно… Кстати, мой генерал, у вас нет чистого платка – высыпать бриллианты?

Наполеон кинул гневный взгляд на спасителя.

– Рейнар, если мне и впрямь суждено величие, а не глупая смерть в этой никчемной земле и я пожелаю дать подобающую твоим способностям должность, потрудись напомнить мне на пушечный выстрел не подпускать тебя к казне.

– Ну и глупо. Я ж все в дом! Ну, хотите, могу обратно сплавать. Кстати, – он достал из кармана адмиральскую подзорную трубу, – а дерева-то нет.

– Проклятье! – себе под нос пробормотал Наполеон. – Что ж, если вся армия в сборе, время побеждать!

В моей комнате пансиона на улице Красного Колпака меня ждала Софи. Я открыл дверь и увидел ее сидящей как ни в чем не бывало перед стареньким трюмо.

– Заходите, барон, – чуть скосив на меня глаза, радушно произнесла она. – Не стойте на пороге.

Восхитительно – приглашать меня в мою же комнату! В этом была вся Камилла Готье. Я вошел и закрыл дверь на ключ.

– О, мой нежный друг желает обезопасить наше уединение от незваных гостей?

– От одной незваной гостьи не помог даже замок.

– Благодарю за комплимент, Виктор, – без всякой улыбки ответила актриса. – Если вы решили воспользоваться моим визитом для объятий и прочих нежностей, прошу вас несколько повременить. У меня серьезный разговор.

– Неожиданно, – хмыкнул я.

– То, что девушка с такими глазками, такой грудью, талией и бедрами вообще умеет разговаривать, – само по себе неожиданность для большинства мужчин. А уж после той размолвки, – она указала на потолок, намекая на учиненный мною не так давно скандал, – так и вдвойне неожиданно. Однако же, друг мой, банальное чаще всего так скучно, а скука для вас, насколько я могу судить, худшее из зол. Разве я не права?

Она смотрела на меня насмешливым взглядом. Сейчас в ней нельзя было узнать ни романтичной крошки из Митавы, ни страстной возлюбленной, с которой мы коротали ночи по дороге в Париж.

– Что ж, я слушаю.

– Надо бы потупиться и вздохнуть, мол, я не знаю, с чего начать, столько думала, представляла встречу, подбирала слова…

– Это можно опустить, мадемуазель. Это из другой роли.

– Спасибо, Виктор, я знала, что ты поймешь. Так вот, барон де Вержен. Я пришла обратиться к вам за помощью и в обмен предложить свою.

– Мне следует верить?

– Это рискованно, но разумно.

– С первой частью утверждения заранее согласен.

– Попытаюсь убедить в правдивости второй. Если не возражаете, для этого придется немного рассказать о себе, иначе у вас останется превратное суждение о причинах моих поступков. Заметьте, я не пытаюсь обелить себя в ваших глазах и не оправдываюсь. Просто вам лучше знать, что было прежде, чтобы понимать, что есть сейчас и будет впредь.

– Пожалуй, – согласился я.

– Итак, моя дорогая матушка, царство ей небесное, Флоранс Готье была вывезена из Франции в Луизиану на корабле флота его величества с тремя десятками других девушек, в сопроводительных документах которых значилось «проститутка».

Она посмотрела на меня, чтобы оценить произведенный эффект. Должно быть, такое признание ей далось непросто. Впрочем, эта особа была замечательной актрисой, и различить, играет она или говорит правду, я бы не взялся.

– Так вот, – продолжала девушка, – Флоранс не была проституткой, она была актрисой в Бордо. Там ее домогался некий дворянин, матушка не хотела называть его имени. После долгих ухаживаний она сдалась. Увы, бедным актрисам трудно устоять против богатых галантных вертопрахов. Когда же маменька пришла к виновнику сообщить о своей беременности, тот ужасно перепугался, как бы эта новость не дошла до родственников жены, и позаботился, чтобы недавняя пассия отправилась за океан, так сказать, на казенный счет. Там, в Луизиане, у приехавших дам был шанс начать жизнь сначала, хотя, насколько мне известно, воспользовались им единицы.

Матушке повезло: она приглянулась некоему фермеру, который даже взял ее в жены, – она была очень красива. А спустя шесть месяцев родилась я. Отчим так никогда и не стал мне отцом, даже фамилию я всегда носила не его, а мамину. Но все же он кормил меня, одевал и даже научил грамоте. Маменька старалась быть ему доброй женой, однако она не могла стать хорошей фермершей. Она замечательно пела, восхитительно танцевала и декламировала стихи, но впадала в оцепенение при виде коровы. Если она бралась что-то готовить, то даже негры на плантациях отказывались есть ее стряпню, угрожая бунтом. Флоранс умерла, когда мне было десять лет. Как сказал доктор, от тоски.