Евгений Токтаев - Орлы над пропастью

— Например, Леохар. А еще Эргин, Змеиный, Уголек, все.

— Вот ты и врешь! Никогда такого не было! Всегда делились поровну, а вождям по лишней доле.

— Если тебя, почтенный Идай, не посвящают в некоторые хитрые особенности дележа, то это не значит, что их нет, — спокойно ответил Эвдор.

— Это что ж такое? — возопил Златоуст, — нас обманывают, что ли?

Свита поддержала его ворчанием.

— Иди, обвини Эргина, — усмехнулся Аристид.

— Я тебе предлагаю делиться, как Эргин со своими ближниками, — протянул руку Менесфею Эвдор, — ну, ты согласен? Со мной ты возвысишься, без меня скоро совсем без людей останешься, и тебя сожрут.

Менесфей кинул взгляд на своих людей, взглянул на брата. Тот поджал губы, но нехотя кивнул.

— По рукам.

— Есть у нас Гундосый, а теперь еще и Златоуст будет, — хохотнул Аристид, когда они с Эвдором вышли из кабака.

— Ага, — согласился Эвдор, — на состязаниях ораторов всех побьем.

— А ты не боишься, что у нас оппозиции изрядно прибыло? Мало нам Дракила, теперь еще эти двое по любому поводу гадить будут.

— Гадить будет Идай. Менесфею ума не хватит.

— Это да, он сразу за железку и в морду...

— Нам теперь самое главное, кинуть клич по-умному, чтобы ни с кем не разодраться. А то нам еще Патару припомнят.

— Полиад не обидится. Он и не заметил, что кое-кто из его людей к нам перебежал. А заметит, так я ему скажу, что он сам, по дружбе, да от щедрот своих...

— А вот Терей не столь добродушен.

— Кого ты из наших, рудничных, возьмешь на "Актеона"?

— Пока только Залдаса, а там посмотрим. Залдас с мечом проворен, а язык за зубами держит. Койон горяч, Гундосый туповат, а остальным я не доверяю. Дракил мигом сведет дружбу с Идаем. Я их не боюсь, но не хочу искушать судьбу.

— Я бы и фракийцу не доверял.

— Ему опереться не на кого будет.

— Все же возьми еще Саргабаза.

— Он же лидиец, с ионийцами сговорится, у Златоуста, как я понял, одни ионийцы.

— Нет, как раз он и не сговорится. Лидийцы с ионийцами сговориться могут, только когда их примерно поровну.

Квартал они прошли в молчании, затем Аристид не выдержал:

— Я давно уже понял, Эвдор, что ты на службе у Митридата. И исполнил службу неплохо, раз так щедро обласкан. Не хочешь рассказывать, не надо, но что ты собираешься делать дальше? Рвем отсюда когти, пока не нагрянул Лукулл и действуем своим умом, как соблазняли братьев?

Эвдор не ответил. Аристид подождал немного и сказал:

— По-прежнему тянешь нас на царскую войнушку. До наварха или стратега хочешь дослужиться?

— А ты бы не хотел?

— Хлопотно. Опять же, настроение у царя переменчивое. Оплошаешь, чик, а головы-то и нет.

— Царю разные слуги нужны. Кто-то рати водит, кто-то во вражий стан пролезает. Кто из них для победы полезнее, еще вопрос. Из катапульты по воробьям не стреляют, вот и мы царю в грядущей драке с Лукуллом не нужны. Вернее, нужны не в таком качестве, как ты думаешь.

— Ох, темнишь ты опять, Эвдор.

— Эргин вывезет царя с войском в Митилену.

— Мы тоже с ним?

— Нет. Мы пойдем в Троаду. Нам надо шустро команду вербовать.

— Это и ежу понятно. Зачем нам в Троаду?

— Там, возле проливов, стоит флот Неоптолема. Но мы к нему присоединяться не будем. Нам приказано наблюдать.

— "Нам приказано", — фыркнул Аристид, — эх, Эвдор, когда мы сами себе приказывать будем? Менесфея завербовать тоже тебе царь приказал?

— Нет. Царя я вообще не видел. Мне никто не указывает, как мне действовать, чтобы должным образом исполнить задание.

— Смотри, Эвдор, по острию ножа ходишь. Мы все за тобой следуем, пока удача на твоей стороне. А ну как изменит?

— Удача? Мне? Никогда этого не будет.

— Ну-ну, — покачал головой Аристид.

"А в рудниках ты уже побывал".

Команду собрали за три дня, переманив людей и обидев немало мелких сошек, кто и так еле сводил концы с концами. К тому времени Мономах и Терей уже отплыли на Лесбос, в Митилену, с царем, его свитой и доброй половиной войска. Менее поворотливый Драконтей немного задержался, но вскоре последовал за ними. Питану защищать Митридат не собирался.

Когда на "Актеоне" отдавали причальные концы, римляне уже ровными колоннами входили в город, открывший ворота Фимбрии. Лукулл так и не появился, что невероятно взбесило Гая Флавия, а "Актеону" с "Меланиппой" позволило беспрепятственно улизнуть. Впоследствии, ученые мужи запишут, что Митридат отплыл, смеясь над неудачливым Фимбрией, но это будет лишь красное словцо. Царь сохранял ледяное спокойствие. Война продолжалась.

Сухощавый старик, когда-то черноволосый красавец, а ныне совершенно седой, покрытый шрамами и морщинами, но по-молодому подтянутый, стоял на верхней площадке боевой башни "Птолемаиды", флагманской пентеры египетской эскадры.

Сто двадцать зигитов, гребцов нижней палубы [92] На кораблях с тремя рядами весел под зигитами располагался еще ряд гребцов-таламитов. хором тянули монотонную песню-келевсму, ворочая веслами в неспешном походном темпе, под перестук деревянных молотков келевста и его помощников, передающих ритм гребли по всем палубам. Гребцы верхнего ряда — траниты, коих было в полтора раза больше, чем зигитов, отдыхали и "Птолемаида", покачиваясь на низкой волне, неспешно двигалась на острие гигантского клина кораблей вдоль берега Троады [93] Троада — область в Малой Азии с главным городом — легендарной Троей, которую в описываемое время чаще называли Илионом. на север, к проливам в Пропонтиду и Эвксинский Понт.

Здесь, на высоте восьми локтей над верхней палубой, слова песни, доносившиеся из чрева пентеры, плохо различимы, но старик в пурпурном, расшитом золотом хитоне и не пытался разобрать их. Этот мотив, знаком Тимофею с ранней юности, когда он поступил рядовым матросом в царский флот. Для мальчишки, сына рыбака, такой поворот судьбы был неслыханной удачей, ибо подобные ему, свободные, но малоимущие граждане державы Птолемеев могли рассчитывать на службу лишь в качестве гребцов. Тимофей, несмотря на молодость уже считался многоопытным в морском деле, лихо управлялся с парусами и был взят на посыльную эпактиду, снабженную для быстроты передвижения мачтой и парусом. Прошло полвека и вот, под его ногами уже не вечно текущее днище легкого беспалубного суденышка, а доски башенного помоста пентеры, не самой большой в царском флоте, но и не последней. Когда-то одетый в одну лишь выбеленную солнцем набедренную повязку, теперь он носил пурпурный плащ наварха, хорошо известен и уважаем многими, как единственный из флотоводцев Птолемея Латира (а так же кое-кого из предшественников нынешнего царя), кто выбился в люди с самых низов. Пятьдесят лет верной службы, походов, схваток с критянами и киликийцами, с сирийцами, подданными хиреющей династии Селевкидов. Наварх был из тех, кто неизменно первый в бою, но всегда последний в очереди за наградами, хотя по заслугам, по справедливости, должен бы держаться во главе списка наиславнейших египетских военачальников. Но разве есть на свете справедливость? Немного прожило властителей, кто возвышал и приближал простолюдинов. Птолемеи уж точно не из таких. Кроме, пожалуй, самого первого в династии, соратника Великого Александра. Поэтому Тимофей являлся скорее удивительным исключением из правила, за что, кстати, его и любили те, кто не числил в предках богатых и знатных. Любовь черни нередко вызывала злобную зависть владык, но Тимофей был редким гостем во дворце и на глаза придворным почти не попадался. Кто-то же должен охранять морские торговые пути державы Птолемеев. Вот наварх и не вылезал из походов.