Евгений Токтаев - Орлы над пропастью

С приходом к власти в Эпире царя Пирра, сына Эакида и воспитанника Главка, дела иллирийцев пошли в гору. При дворе Главка и раньше можно было встретить изрядное число эллинов, приглашенных для воспитания отпрысков знатных семейств по греческому образцу. Приобретя в лице южного соседа могущественного верного друга, тавлантии совершенно эллинизировались. Подобное, полувеком раньше, случилось с такой же варварской Македонией, заполучившей в цари Филиппа-реформатора.

Пирр стал царем в двенадцать лет. Разумеется, соседи поначалу не воспринимали его всерьез, он пережил свержение, взлеты и падения и еще до своего девятнадцатого дня рождения удостоился внимания Антигона Одноглазого, одного из сильнейших царей того времени. На вопрос, кого из ныне живущих полководцев Монофтальм считает самым талантливым, царь ответил: "Пирра, если он доживет до старости".

Мальчик вырос и одержал множество побед, поражающих воображение. Пирр не стал первым из эллинов, кто сражался на земле Италии, но именно он травил Волчицу наиболее успешно. Он действительно оказался самым талантливым полководцем среди современников, но ему не суждено было дожить до старости. Пирр погиб в бою в возрасте сорока семи лет. С его гибелью, звезда Эпира закатилась. Царство хирело не по дням, а по часам и, в конце концов, эпироты вынуждены были обратиться за поддержкой к иллирийскому царю Агрону.

Иллирия к тому времени уже ничем не напоминала варварский медвежий угол. Агрон, продолжатель дела Главка, создал внушительную державу вдоль побережья Адриатики и на островах. Пиратство стало при Агроне государственным занятием, а после его смерти, Тевта, вдова царя и его брат Скердилед совершенно парализовали морскую торговлю, вызвав бешенство римлян.

Ощетинившаяся легионами, Волчица совершила свой первый бросок на Балканы. Началась двадцатилетняя война, в которую вовлекались все новые и новые страны. Все соседи иллирийцев — македоняне, эпироты, этолийцы, даже Афины и Спарта сражались с римлянами и друг с другом, заключая и разрушая союзы, спеша на помощь союзникам и вероломно предавая их. Удивительные перипетии этой войны привели к тому, что Скердилед к концу жизни стал верным союзником римлян и завещал дружбу с ними своему сыну.

В конце концов, все интересы Рима по обоим берегам Адриатики были защищены, но гость пришел, чтобы остаться. С Балкан Волчица больше не ушла...

Стены Серой Скалы видели возвышение и закат державы иллирийцев. Малый Торг достиг своего наивысшего расцвета при Агроне и зачах спустя полвека, ныне уже ничем не напоминая былого величия. Потемневшие от времени стены уже никому не нужной крепости, кое-где поросшие мхом, землянки, мазанки да старая скрипучая паромная переправа — вот и все, что осталось от некогда знаменитого торга варваров.

Алатрион с невозмутимым лицом, не удосужившись сойти с коня, въехал прямо на деревянную пристань и далее, на паром. Несколько вооруженных копьями варваров, охранявших причал, оглянулись вслед всаднику.

— Веслев... Веслев вернулся.

На пристань взошел варвар, по облику ничем не отличавшийся от стражников, разве что на шее его красовалась массивная серебряная гривна.

— Радуйся, Веслев, — варвар доброжелательно протянул руку, — давненько мы не видели тебя в наших краях.

Алатрион спешился и приветственным жестом сцепил с ним предплечья.

— И ты радуйся, Мукала. Приятно снова видеть тебя. Ты не меняешься, рука все так же могуча.

— Не та уже, — усмехнулся стражник, — да и в бороде седины прибавилось. Вот ты точно прежний, как вчера уехал. А ведь, сколько лет прошло.

— Пять, Мукала. Или шесть?

— Восемь, Веслев.

— Восемь?! Помилуйте боги. Летит время, не угнаться. Дома ли нынче князь?

Стражник ответил не сразу.

— Князь-то дома, да вот какого именно князя ты спрашиваешь, Веслев?

— Разве Турвид не правит больше в Скапеле?

— Князь Турвид, побратим твой, умер прошлой зимой. Вспоминал тебя перед смертью. Ныне сын его, Зиралекс, княжит.

Алатрион помрачнел.

"Вот что значила та игла необъяснимого беспокойства, кольнувшая той зимой. А я не понял, не различил... Кругом огонь, как в нем потухшую свечу заметить?"

— А Остемир?

— Живой, что ему сделается. Здесь он, в крепости. Обрадуется, увидев тебя.

"Да, радуйся, Остемир. Одна радость кругом, как я погляжу".

Треск разносится по округе на десятки стадий. Треск и рев. Привычные звуки, не дающие лесу уснуть. А он уже сонно зевает, сбрасывая свои расшитые золотом одежды, готовясь укрыться пушистым белым одеялом, таким уютным, теплым. Там, внизу, в речных долинах, на побережье, все еще царствует лето, ребенок, не спешащий расставаться с детством. Ребенку не нужно золото. Иной раз, он с радостью предпочтет невзрачную деревянную игрушку, если она покажется ему интереснее. А взрослые, подарившие красивую золотую безделушку, будут недоумевать. Как можно пренебречь красотой? Глупые они, взрослые, все забыли. "Вот вырастешь большой, тогда поймешь". Ага. Большой, как горы. Такой же старый и скучный. Горы любят золото. Несколько недель в году сверкает на склонах в лучах солнца золотое ожерелье, а потом исчезает без следа.

Лес засыпает под треск сталкивающихся рогов, под рев оленьих быков, сражающихся за право дать начало новой жизни. Лес засыпает, он стар и много повидал. Ничего нового в этой вечной битве, из года в год, одно и то же, пока стоит мир. Но молодые самцы его скуки не разделяют. Горячая кровь заставляет их спешить: жизнь коротка и надо успеть доказать, что именно ты достоин ее продолжения в другом, в своем ребенке. Кровь бурлит, а иногда и льется, самцы бьются насмерть, стараясь боднуть соперника в бок, но тот не дремлет и отражает удар. Его рога столь же прочны и ветвисты. Его рев не менее грозен, а мышцы могучи. И все же один из них бежит прочь, уступает сильнейшему, который горделиво вскидывает голову, он победил. Торжествуя, он забывает обо всем на свете, не видит опасности, таящейся на острие срезня, широкого наконечника охотничьей стрелы...

— Не надо, — Алатрион коснулся плеча Остемира, — он победил. Не надо.

Остемир опустил лук, с сожалением разглядывая широкогрудого быка. Его рога, с пятью отростками на каждом, как полагается зрелому самцу, были на самых кончиках окрашены кровью — ему удалось ранить соперника.

Олень задрал морду к небу и протяжно заревел. Эхо долго играло его победным кличем.

— Жаль, — сказал Остемир.

— Не жалей. Пойдем, это была хорошая охота.

Они закинули луки за спину, вместе с тулами [116] Тул — славянское название футляра для стрел, колчана. Некоторые исследователи находят много общего между языками балканских славян и иллирийским языком. и пошли прочь, мягко и бесшумно ступая по желтому ковру.