Стивен Кинг - 11.22.63

— Да, но мне нерадостно. А еще я в таком замешательстве. — Она помолчала, а потом продолжила: — Я работала в «Геррахе», ты, наверное, об этом знаешь. Коктейльной официанткой. И кое с кем там познакомилась.

— О! ( Ох, черт .)

— Да. Очень приятный мужчина. Сказочный. Настоящий джентльмен. Где-то под сорок. Он помощник сенатора-республиканца от Калифорнии, Томаса Кикела [525] Thomas Kuchel (1910–1994) — сенатор (1959–1969), который выполнял функции организатора единого голосования членов своей партии, которая в то время находилась в меньшинстве; сыграл значительную роль в принятии законов 1964 и 1965 гг. о равных гражданских и избирательных правах цветных американцев. . Он администрирует меньшинства в Сенате, Кикел, я имею ввиду, не Роджер, — засмеялась она, тем не менее не так, как смеются над чем-то веселым.

— Мне надо радоваться, что ты познакомилась с кем-то приятным?

— Не знаю, Джордж…а ты радуешься ?

— Нет. (Я его убить хочу.)

— Роджер красивый, — произнесла она, как вот просто сообщают о какой-то факте, бесцветным голосом. — Он обходительный. Учился в Йельском университете. Знает, как подать девушке хорошую жизнь. И он высокий.

Вторая моя сущность уже больше не могла играть в молчанку.

— Я убить его хочу.

На это она рассмеялась, и мне чуточку стало легче на душе.

— Я об этом рассказываю не для того, чтобы тебя достать, не для того, чтобы сделать тебе больно.

— В самом деле? Зачем же тогда ты мне об этом рассказываешь?

— Я ходила с ним раза три-четыре на свидание. Он меня целовал… мы с ним чуточку… ну, пообнимались, как дети…

(Я его не просто убить хочу, я хочу убивать его медленно.)

— Но это было совсем не то. Возможно, могло бы стать, со временем; а может, и нет. Он дал мне свой номер в Вашингтоне и попросил позвонить, если я… как он об этом сказал? «Если вы устанете от разсовывания книжек по полкам и от тоски по тому, кто убрался прочь». Кажется, так. Сказал, что он часто посещает интересные места, и ему нужна красивая женщина, которая бы туда с ним ходила. Он думает, что той женщиной могла бы стать я. Конечно, мужчины говорят всякие вещи. Я уже не такая наивная, как когда-то. Но иногда они говорят серьезно.

— Сэйди…

— И все же, все совсем не так, — голосом задумчивым, отсутствующим, и я впервые задумался, не может ли с ней быть еще что-то не так, кроме неуверенности относительно личной жизни. Не больна ли она. — А положительное то, что там не усматривается швабры. Конечно, мужчины иногда скрывают какую-то швабру, разве не так? Джонни вот скрывал. И ты тоже скрывал, Джордж.

— Сэйди?

— Что?

— А сама ты скрываешь какую-то швабру?

Упала продолжительная тишина. Намного более продолжительная, чем та, когда я ответил на звонок, произнеся ее имя, и длиннее той, которую я мог ожидать. В конце концов, она произнесла:

— Я тебя не понимаю.

— У тебя голос не твой, вот и все.

— Я тебе говорила, я в замешательстве. И в печали. Так как ты не готов рассказать мне правду, не так ли?

— Если бы так, то рассказал бы.

— А знаешь, что еще интересно? У тебя есть хорошие друзья в Джоди — не только я — и никто из них не знает, где ты живешь.

— Сэйди…

— Ты говоришь, что в Далласе, но телефонная линия у тебя «Элмхерст», а это Форт-Уорт.

А я об этом никогда не думал. О чем же еще я никогда не думал?

— Сэйди, все, что я могу тебе сказать, это то, что я занят очень важны…

— О, я не сомневаюсь. И то, чем занимается сенатор Кикел, тоже очень важное. Роджер приложил силы, чтобы мне об этом рассказать и сказать, что если я… приеду к нему в Вашингтон, я в каком-то смысле усядусь возле подножия величия… или буду стоять возле двери в историю… или что-то такое. Власть его возбуждает. Это одна из немногих черт в нем, с которой тяжело смириться. Что я подумала — что и сейчас думаю — и кто я такая, чтобы сидеть возле подножия величия? Я всего лишь разведенная библиотекарша.

— Кто я такой, чтобы стоять возле двери в историю? — сказал я.

— Что? Что ты сказал, Джордж?

— Ничего, сердце мое.

— Может, тебе лучше не называть меня так?

— Извини. (Я не сетую.) О чем мы вообще сейчас говорим?

— О тебе и обо мне, и остается ли еще хоть что-то, благодаря чему ты и я можем считаться «мы» . Было бы легче, если бы ты мог рассказать мне, зачем ты в Техасе. Так как я знаю , что ты приехал сюда не ради того, чтобы писать книгу или преподавать в школе.

— Рассказать тебе — это для тебя было бы опасно.

— Мы и так все в опасности, — заявила она. — Джонни прав относительно этого. Рассказать тебе кое-что, что мне рассказал Роджер?

— Хорошо. (Где он тебе это рассказывал, Сэйди? И когда происходил этот ваш разговор, были вы тогда в вертикальном или в горизонтальном положении?)

— Он тогда выпил немного больше обычного, и у него развязался язык. Мы были в его гостиничном номере, но не переживай — ступнями я дотрагивалась до пола и была полностью одета.

— Я не переживаю.

— Если так, ты меня разочаровал.

— Хорошо, я переживаю. Что он рассказал?

— Он сказал, что идет слух, будто затевается какое-то серьезное дело в Карибском регионе этой осенью или зимой. Горячая точка, так он это назвал. Я допускаю, что он имел в виду Кубу. Он еще сказал: «Этот идиот ДжФК собирается нас всех погрузить в кипяток, лишь бы показать, что у него есть яйца».

Я вспомнил обо всем этом дерьме, о конце мира, которое заливал ей в уши ее бывший муж. «Каждый, кто читает газеты, понимает, что это неизбежно, — говорил он ей. — Мы будем умирать с язвами по всему телу, выкашливая собственные легкие» . Такие вещи оставляют впечатление, особенно когда проговариваются сухим тоном уверенного в своих словах научного работника. Оставляют ли они впечатление? Точнее сказать — шрамы.

— Сэйди, это все дерьмо.

— Да? — откликнулась она раздраженно. — Думаю, у тебя есть инсайдерская информация, недоступная сенатору Кикелю?

— Скажем, есть.

— Скажем, нет. Я еще немного подожду, может ты наконец-то честно все расскажешь, но не очень долго. Вероятно, просто потому, что ты хорошо танцуешь.

— Тогда давай потанцуем, — произнес я сумасбродно.

— Спокойной ночи, Джордж.

И прежде чем я успел что-то еще сказать, она отключилась.

Я начал ей тут же перезванивать, но когда телефонистка спросила у меня «номер, пожалуйста?» , ко мне вернулся здравый смысл. Я положил трубку. Она сказала все, что хотела сказать. Пытаться принудить ее сказать больше, только ухудшит ситуацию.

Я убеждал себя, что ее звонок был провокацией, рассчитанной на то, чтобы сдвинуть меня с мертвой точки, на подобие знаменитого: «Говорите за себя, Джон Алден» . [526] Знаменитая фраза из исторической поэмы Генри Лонгфелло (1807–1882) «Сватовство Майлза Стендиша» (1852) о том, как овдовевший капитан колонии первых английских переселенцев в Америке Стендиш послал бондаря Джона Алдена своим сватом к юной Присцилле Маллин, а та, выслушав переданное сватом предложение капитана, промолвила: «Почему бы вам не сказать за себя, Джон Алден?» — и в результате вышла замуж за бондаря. Но это совсем не было похоже на Сэйди. Ее звонок скорее был похож на мольбу о помощи.