Стивен Кинг - 11.22.63

Я вернусь к машине и некоторое время буду наблюдать за автобусной остановкой, просто на тот случай, если Ли приедет рано. Когда в 19:00 начнется богослужение в церкви Мормонов, я пройдусь к кафетерию, где завтраки подают круглые сутки, и сяду напротив окна. Буду есть пищу, к которой не будет аппетита, буду терять время, буду тянуть до последнего, глазея, как подъезжают автобусы, надеясь, что в конце концов с какого-нибудь из них вылезет Ли, лучше, чтобы один. Я также надеялся, что не увижу там машины-корабля де Мореншильда.

Такой у меня был, так сказать, план.

Я взялся за портфель, одновременно вновь взглянув на часы. 15:33. Мой «Шеви» стоял с полным баком, готовый везти меня. Если бы я сразу вышел и сел в него, как я и хотел это сделать, мой телефон зазвонил бы в пустой квартире. Но так не произошло, так как кто-то постучал в дверь, как только я взялся за дверную ручку.

Я открыл, там стояла Марина Освальд.

На мгновение я просто застыл с разинутым ртом, не в состоянии ни шевельнуться, ни что-то произнести. Конечно, от ее неожиданного появления, хоть и по другой причине тоже. Пока она не явилась прямо передо мною, я не воображал, как сильно ее большие синие глаза похожи на глаза Сэйди.

Марина то ли проигнорировала мое удивление, то ли не заметила его. Была поглощена собственными проблемами.

— Прошу прощения, вы не видели моего мужка ? — Она закусила губы и слегка помотала головой. — Мижука ? — Она попробовала улыбнуться, улыбка продемонстрировала ее прекрасно восстановленные зубы, но все равно вышла застенчивой. — Извинений, сэр, не говорить хорошо английской, я есть Белоруссия.

Я услышал, как кто-то — думаю, это был я — спрашивает, имеет ли она в виду мужчину, который живет наверху?

— Да, прошу, мой мижук Ли. Мы жить сверху. Это наша малышко — наша дочурка. — Она показала на Джун, которая сидела возле подножия ступенек в своей коляске, сосредоточенно посасывая соску. — Он теперь выходить все время, как потерял работу. — Она вновь постаралась улыбнуться, но заморгала глазами и, выкатившись из уголка левого глаза, по ее щеке поплыла слезинка.

Вот ведь. Было похоже на то, что старикан Бобби Стовол смог наконец-то обойтись без своего лучшего техника по фотопечати.

— Я его не видел, миссис… — Освальд едва не соскочило у меня с губ, но я своевременно остановился. К счастью, так как откуда бы я мог такое знать? Кажется, им на этот адрес ничего не доставляли. На крыльце висело две почтовых ящика, но ни на одном также не было их фамилии.

— Ос’валь, — назвалась она, протягивая мне руку. Я ее пожал, более чем когда-либо убежденный, что сейчас вижу сон. Но слишком реальной была ее маленькая сухая ладонь. — Марина Ос’валь, я рада знакомиться с вами, сэр.

— Мне жаль, миссис Освальд, я не видел его сегодня. — Неправда, я видел, как он выходил после полудня, вскоре после того, как автомобиль Рут Пейн повез Марину и Джун к Ирвингу.

— Я беспокоиться за ним, — сказала она. — Он…ну, не знаю…прошу извинений. Жаль вас беспокоить. — Она вновь улыбнулась, нежнейшей, печальной улыбкой и медленно стерла ту слезинку со щеки.

— Если я его увижу…

Теперь на ее лице отразился испуг.

— Нет, нет, говорите ничиго. Он не любить меня говорить к чужим. Он прийти домой ужинать, наверное, обязательно. — Она спустилась по ступенькам и заговорила по-русски с ребенком, который засмеялся и протянул к матери свои пухленькие ручки. — К свиданию, мистер, сэр. Много благодарности. Вы ничего говорить?

— О'кей, — кивнул я. — Ничегошеньки. — Она не поняла, но тоже кивнула, и с явным облегчением, когда я приложил палец себе к устам.

Я закрыл дверь, весь в поту. Откуда-то я слышал лопотание крыльев не одного, а целой тучи бабочек.

«Возможно, это ерунда».

Я смотрел, как Марина, толкая впереди себя коляску с Джун, отправилась по тротуару в сторону автобусной остановки, где, вероятно, собиралась ждать своего мижука… который что-то затевал. Она об этом догадывалась. Это было написано у нее на лице.

Когда она исчезла из вида, я потянулся рукой к дверной ручке, и в этот же миг зазвонил телефон. Я уже было решил не брать трубку, но всего несколько человек знали мой номер, и одной из них была женщина, которой я больше всего дорожил.

— Алло?

— Алло, мистер Эмберсон, — произнес мужской голос. Он имел мягкий южный акцент. Я не уверен, сразу ли я понял, с кем говорю. Думаю, что да. — Кое-кто здесь желает вам кое-что сказать.

В конце 1962 и в начале 1963 года я жил двумя жизнями, одной в Далласе, а второй в Джоди. Они сошлись в одну в 15:39 десятого апреля. Я услышал, как кричит Сэйди.

Она жила в одноэтажном, ранчерского типа, сборном домике на Бортевой аллее, который стоял в квартале из четырех-пяти подобных домов на западном конце Джоди. Под аэрофотоснимком в какой-нибудь изданной в 2011 году исторической книге было бы, вероятно, написано: ДОМА НАЧАЛА СЕРЕДИНЫ ХХ СТОЛЕТИЯ. В тот день она вернулась домой около трех, задержавшись в школе после занятий на совещании с учениками, своими помощниками по библиотеке. Я сомневаюсь, чтобы она обратила внимание на бело-красный «Плимут-Фьюри», который стоял возле бордюра немного дальше по ее улице.

За несколько домов в противоположном направлении мыла свою машину («Рено-Дофин», на которую остальные соседи смотрели с подозрением [571] «Renault Dauphine» (1956–1967) — очень непривычная для тогдашнего американского пейзажа маленькая французская машина с двигателем сзади. ) миссис Хэловей. Вылезая из своего «Фольксвагена-Жука» Сэйди ей помахала, миссис Хэловей помахала в ответ. Единственные на весь уголок хозяйки иностранных (можно сказать чужеродных ) автомобилей, они чувствовали одна к другой естественную симпатию.

Сэйди прошла по дорожке к своей парадной двери и на миг поколебалась, нахмурившись. Дверь стояла открытой настежь. Неужели она ее так бросила? Сэйди вошла в дом, прикрыв за собой дверь. Они не захлопнулись, замок был сломан, но она этого не заметила. В этот миг все ее внимание было сосредоточено на стене над диваном. Там, написанные ее собственной губной помадой, буквами в фут высотой, краснели два слова: ГРЯЗНАЯ ПИЗДА.

Ей следовало бы сразу же убегать, но ее волнение и гнев были такими неизмеримыми, что для страха в ней просто не осталось места. Она поняла, кто это сделал, но Джонни уже ушел. Мужчина, за которым она когда-то была замужем, не имел склонности к физической конфронтации. Резких слов от него она наслушалась вдоволь, была та одна-единственная пощечина, но более ничего.

В дополнение по полу было разбросано ее нижнее белье.

Белье валялось рваной цепочкой, которая вела из гостиной через короткий коридорчик к ее спальне. Все те вещи — длинные комбинации, короткие комбинации, лифчики, трусики, корсеты, в которых она не нуждалась, тем не менее, иногда одевала — были порезаны. В конце коридора зияла настежь открытая дверь в ванную комнату. Вешалка для полотенец была сорвана. На том месте, где она висела, также нарисованное ее помадой взывало другое послание: ЕБУЧАЯ СУКА.