Стивен Кинг - 11.22.63

Я двинулся медленно, подошвы моих туфель скрежетали по потресканному цементу. Шух-ШВАХ, шух-ШВАХ, — приговаривали шерстоткацкие станки…и тогда, когда я сделал шестой шаг, а потом седьмой, звук изменился на ген-ГЕН, ген-ГЕН . Я сделал следующий шаг. И следующий. Скоро я дойду до конца сушилки и окажусь на том конце двора. Пропала. Пузырек лопнул.

Я сделал еще один шаг и, хотя ступеньки там не было, на короткое мгновение увидел свою туфлю в двух позициях. Она стояла на цементе, но еще и на грязном зеленом линолеуме. Я сделал еще один шаг, и тут уже сам я оказался в двух позициях. Большая часть моего тела стояла возле сушилки Ворумбо в конце ноября 1963 года, но часть меня была еще где-то, но совсем не в кладовке харчевни Эла.

А что, если я выйду совсем не в Мэне, даже не на земле, а в каком-то другом измерении? В каком-то месте с диким красным небом и воздухом, который отравит мне легкие и остановит мое сердце?

Я вновь оглянулся назад. Ленг стоял, где стоял, в пальто, которое хлопало на ветре. Его лицо оставалось таким же невыразительным. «Ты сам себе господин, — казалось, говорило это лицо. — Я не могу заставить тебя хоть что-то сделать» .

Это правда, но если через кроличью нору я не попаду в Стране Будет, я не смогу вернуться в Страну Было. И Сэйди останется мертвой навсегда.

Я закрыл глаза и заставил себя сделать новый шаг. Вдруг я расслышал аммиачный запах, а еще и другой, более неприятный дух. После того как ты проехал через всю страну на автобусах «Грейхаунд», занимая в них задние места, этот, второй запах, не узнать было невозможно. Это был гадкий аромат туалета, который для своей очистки нуждался в чем-то более кардинальном, чем обрызгивание стенок освежителем воздуха «Глейд».

Глаза закрыты, я делаю еще один шаг и слышу у себя в голове это «хрясь». Раскрыл глаза. Я стою в маленьком, грязном туалете. Тут нет унитаза; он демонтирован, на том месте осталась лишь тень от его основы. Древний писсуар, когда-то ярко-голубой, теперь выцветший до свинцово-серого цвета, лежит в уголке. Туда-сюда по нему маршируют муравьи. Уголок, из которого я вышел, был заставлен картонными ящиками с пустыми бутылками и жестянками. Это напомнило мне снайперское гнездо Ли Освальда.

Отодвинув в сторону пару ящиков, я расчистил себе путь в эту маленькую комнатушку. Отправился к двери, но потом пододвинул коробки на место. Нет смысла облегчать кому-то возможность случайно провалиться в кроличью нору. И уже потом я вышел во двор, назад в 2011 год.

Было темно, когда я последний раз спускался через кроличью нору, и, естественно, темно было и сейчас, так как с того времени прошло всего лишь две минуты. Тем не менее, многое изменилось за эти две минуты. Я увидел это даже во тьме. На протяжении прошлых сорока восьми лет в какой-то день произошел пожар, и фабрика сгорела вхлам. Все, что от нее осталось, это несколько почерневших стен и поваленная дымовая труба (что напомнило мне, конечно, ту, которую я когда-то видел на месте литейки Киченера в Дерри) и несколько кучек камней. Не было там ни следа магазинов «Твои Мэнские одежки» или «Л. Л. Бин экспресс». Просто стояла разрушенная фабрика на берегах Андроскоггина. И больше ничего.

В тот июньский вечер, когда я отбыл в свою пятилетнюю миссию по спасению Кеннеди, температура была приятно умеренной. Сейчас было дико жарко. Я снял барашковую куртку, которую купил в Оберне, и закинул ее в смрадную уборную. Во второй раз, прикрыв дверь, я увидел на них табличку: ТУАЛЕТ НЕ РАБОТАЕТ!!! НЕИСПРАВНА КАНАЛИЗАЦИОННАЯ ТРУБА!!!

Хоть умирают молодые, красивые президенты или живут молодые, красивые президенты, хоть живут молодые и красивые женщины, а потом умирают, но неисправные канализационные трубы под двором старой фабрики Ворумбо, очевидно, вечные.

И цепь там была тоже. Я прошел к ней вдоль грязной стены какого-то старого здания, которое заменило собой сушилку. Поднырнув под цепью и зайдя за угол, я оказался перед ее фасадом и увидел, что это заброшенный круглосуточный магазин «Квик-Флеш». Витрины были разбиты и все полки из него вывезены. От заведения не осталось ничего, кроме скорлупы, где единственный, с почти мертвой батареей, аварийный огонек зудел, словно умирающая муха на зимнем окне. На остатках пола аэрографом было нарисовано граффити, и света как раз хватало, чтобы его прочитать: УБИРАЙСЯ ИЗ ГОРОДА, ТЫ, ПАКИ СУЧЕНОК [688] Paki — пакистанец, «чурка». .

Я прошел по потресканному цементному двору. Автостоянка, где фабричные рабочие когда-то оставляли свои машины, исчезла. На том месте ничего не было построено; остался просто прямоугольный пустырь, где валялись разбитые бутылки, обломки асфальта и одинокими кучками рос сорняк. С некоторых кустов, словно старинные конфетти, свисали использованные кондомы. Я задрал голову посмотреть на звезды и не увидел ни одной. Небо окутывали низкие тучи, не достаточно плотные, чтобы разрешить немного пробиваться через себя неуверенному свету луны. Мигалку на перекрестке Мэйн-стрит и 196-го шоссе (когда-то известного как Старый Льюистонский путь) тут заменили светофором, но он не работал. Но с этим все было в порядке; ни какого автомобильного движения на дорогах не было.

«Фруктовая» исчезла тоже. На том месте, где стоял магазин, зияла дыра. Напротив ее, где в 1958 году стоял «зеленый фронт», а в 2011-м должен был стоять банк, располагалось что-то под названием «Пищевой кооператив провинции Мэн». Но и тут витрины были разбиты, а все продукты, которые когда-то могли находиться внутри, давно исчезли. Заведение стояло такое же выпотрошенное, как и «Квик-Флеш».

На полдороги через перекресток я моментально застыл, пораженный громким водянисто-ледяным скрежетом. Единое, что в моем воображении могло издавать такой звук, это какой-то экзотический самолет, который, пробивая звуковой барьер, одновременно снимает с себя обледенение. Встрепенулась земля у меня под ногами. Где-то пискнула автомобильная сигнализация и сразу замолчала. Залаяли собаки, а потом одна за другой притихли.

«Землетрясение в Лас-Анджлиисе, — вспомнил я. — Семь тысяч погибших» .

На 196-м шоссе вспыхнули фары, и я второпях бросился на тротуар. Автомобиль оказался маленьким угловатым автобусом с надписью КОЛЬЦЕВОЙ на освещенном маршрутном шильде. Что-то звякнуло в моей памяти, но я не знал, к чему это.

Какой-то обертон, подумал я. На крыше у автобуса находилось несколько вращающихся приборов, на вид будто бы вентиляторы-охладители. Воздушные турбины, вероятно? Возможно ли такое? Звука двигателя внутреннего сгорания я не услышал, лишь негромкое электрическое гудение. Я смотрел ему вслед, пока не исчез вдалеке единственный задний огонек.