Андрей Мартьянов - Вестники времен [= Знамя над Тауэром]

— Я ничего не испортил? — виновато спросил Гай. — Извини, что я поначалу не сумел заговорить. Этот мессир Бертран… Сказать по правде, я его испугался.

— Прощаю, — устало отозвался Дугал. — Такой тип кого угодно заставит поджать хвост. Единственная твоя ошибка — ты едва им не поверил. И я, кстати, тоже. Ладно, в следующий раз будем умнее, — он невесело засвистел и бросил: — Не бери в голову. Они, конечно, хитрюги еще те, но неужели мы их не перемудрим?

— Еще как перемудрим, — бодро согласился сэр Гисборн и нетерпеливо спросил: — Послушай, с какой стати ты вдруг решил ввернуть словечки про катящиеся камни?

— Сам не знаю, — Мак-Лауд несколько раз с силой провел по лицу ладонями. — Точно изнутри толкнуло, а когда такое происходит, нельзя колебаться. И ведь неплохо получилось!

— Неплохо, неплохо, — проворчал Гай. — Только я все равно не понял, куда мы завтра должны пойти и к какому старику обратиться, чтобы посмотреть на этот самый lapis exillis. Интересно, что он хотя бы представляет из себя?

— Вот завтра и узнаем, — беспечно отмахнулся шотландец. — Думаю, какая-то местная реликвия. Кстати, ты опять перепутал значимое с ерундой. Сам догадаешься, где дал маху, или растолковать?

Несколько мгновений сэр Гисборн добросовестно перебирал все, сказанное им и компаньоном, вертел так и эдак, вопиющих нелепостей вроде не обнаружил, в чем и признался, в очередной раз убедившись: логические построения — не его конек.

— Так вот, — голосом, полным яда, начал Дугал. — Где мы в первый раз услышали про камни с неба? В Муассаке, от бродячего певца по имени Лоррейн. Спрашивается, откуда он, человек, нигде подолгу не задерживающийся и вряд ли пользующийся доверием здешних хозяев, мог их узнать? Это раз. Почему в ответ на эти слова нам тут же предложили самолично пойти и убедиться, что с этим камнем или камнями все в порядке? Значит, фраза служит условным знаком для определенного круга людей, и нас сочли если не принадлежащими к этому кругу, то служащим ему. Это два.

— Три: кто и где занимается подготовкой к некоему событию, чье приближение весьма радует мессира Рамона и в котором он собирается принять самое рьяное участие? — внезапно сообразил Гай, заслужив одобрительное хмыканье компаньона и повод втихую погордиться собой. Осмелев, он рискнул высказать предположение: — Что, если Лоррейн… скажем, имеет некое отношение к этому кругу?

— Умнеешь на глазах, — отметил Мак-Лауд. — Я тоже об этом подумал, а потом спросил себя — тогда зачем ему понадобилось передавать эти слова нам? Подходящего ответа, такого, чтобы смахивал на правду, я пока не отыскал. Может, его знает Изабель.

— Она-то здесь при чем? — не понял сэр Гисборн.

— Она любит прятать правду среди золы, — ушел от прямого ответа Дугал, но, заметив недоумевающую физиономию компаньона, уточнил: — Эта леди знает больше, чем кажется, и еще немного сверх того. Поэтому сейчас мы обрадуем ее нашим появлением… только сперва надо отыскать Френсиса, иначе он обидится на всю оставшуюся жизнь, что его бросили. Вдобавок у нас есть для него замечательная новость — господа хозяева ждут от него развлечений. Сам виноват: незачем цеплять чехол с виолой на седло и надеяться, будто никто ее не заметит. Пусть теперь расплачивается.

— Мы для них сами по себе — развлечение, — грустно сказал Гай, представив, как их потрепанная компания будет выглядеть в здешнем, наверняка изысканном, обществе. — Слушай, я есть хочу, а на quodlibet, насколько мне известно, ничего существеннее болтовни не подают.

— Если мы прибыли сюда спасать мистрисс Изабель, пусть она и заботится о нас, — рассудил шотландец, стремившийся из всего в первую очередь извлекать выгоду. — Неужто во всей этой громадине не сыщется куска хлеба для голодного человека?

— Для трех голодных человек, — уточнил сэр Гисборн, слегка возмутившись: — Почему ты всегда думаешь только о себе?

— Привычка, — кратко ответил Мак-Лауд, отталкиваясь от стены. — Идем.

Далеко уйти не удалось — на деревянной галерее, опоясывавшей второй ярус донжона, послышались легкие шаги, какой-то человек перегнулся через перила и негромко окликнул:

— Эй! Это вы иноземцы, которые приехали сегодня?

— К вам так часто наведываются иностранцы? — желчно поинтересовался в ответ Дугал. Гай невольно усмехнулся. Наверху растерянно примолкли, затем донеслось:

— Нам надо поговорить. Подождите, я сейчас спущусь.

Звук шагов удалился в сторону лестницы, но, вместо того, чтобы подобно всем прочим людям, сойти по ступенькам, примерно на середине пролета незнакомец мгновенным и, похоже, давно заученным движением махнул через перила. Приземлился безупречно — звонко стукнув каблуками о гладкие плиты двора, не шелохнувшись ни назад, ни вперед. Так он и остался стоять, покачиваясь на слегка согнутых ногах, готовый в любой миг улизнуть, и опасливо косясь на компаньонов.

Полосы света, косо лежавшие на плитах террасы, приобрели мягкий шафрановый оттенок, свидетельствуя, что день перевалил за середину. Гость базилевса недавно ушел. По коридорам дворца еще разносилось резкое, отрывистое лязганье его позолоченных шпор. Еще до заката он отправится домой, к побережью Святой Земли, как будто никогда не появлялся в шумном Константинополе, Втором Риме, столице могущественной Империи. Он уедет довольным, выгодно сбыв свои новости и не зря потратив время. Казна Палатия не обеднеет, щедро расплатившись с вестником. В наступающие тяжелые времена пригодятся любые союзники и любые средства.

Над террасой повисла тишина, нарушаемая лишь доносившимся с залива хлопаньем парусов и редкими поскрипываниями старой виноградной лозы, обвившей тонкие колонны. У двух закрытых дверей блестящими истуканами вытянулись стражники. Для полного сходства со статуями они, кажется, даже прекратили дышать и моргать.

Базилевс взвешивает и тщательно обдумывает каждое слово, небрежно обороненное франком. Базилевс хмурится и недовольно морщится. Слишком многое сплелось в причудливый клубок из родственных связей, вассальных присяг, невыплаченных долгов, династических притязаний и честолюбивых планов. Слишком многое брошено на весы политики, чтобы торопиться с решениями. Слишком опасные игры затеваются нынешней осенью на берегах прекрасного Средиземного моря и возле Пролива.

Придя к каким-то выводам, правитель Византии делает левой рукой небрежное движение, толкая причудливо наклоненный крохотный столик черного дерева. Столик вздрагивает, роняет в установленный рядом узкий желоб медный шарик, и тот катится, весело сверкая на солнце начищенными боками. Путь шарику преграждает серебряный диск, еле заметно покачивающийся на тонких цепях между двух мраморных столбиков. Ударившись о его край, шарик падает к собратьям, уже выполнившим свой долг. Над террасой повисает тягучий мелодичный звон. Так звенели бы солнечные лучи, обладай они способностью испускать звук.