Андрей Мартьянов - Вестники времен [= Знамя над Тауэром]

Довольно скоро сэр Мишель сумел убедить упрямого сэра Горациуса, что Люфтваффе вовсе никакой не крокодил, и взял у наваррца слово, что сэр Горациус не станет предпринимать каких-либо действий во вред ручному дракону. Далее речь зашла о недавнем происшествии в монастыре Святой Троицы. Выяснилось, что сэр Горациус только сегодня покинул гостеприимные стены обители и направлялся на юг, в Аквитанию, а дальше в королевство Сицилийское, к королю Ричарду. Решив срезать путь напрямик, ибо дорога описывала вокруг леса широкую петлю, наваррец наткнулся на дракона, и возомнив, что сие чудовище есть крокодил, невесть как попавший в Нормандию, вызвал тварь на поединок. Внимательно слушая историю сэра Горациуса сэр Мишель вспомнил, что именно ему он продал свои доспехи и меч, и решив, что неплохо было бы вернуть дорогое вооружение, поинтересовался:

— Благородный сэр, не угодно ли будет вам позволить мне выкупить некоторые из моих вещей перешедших к вам в монастыре Святой Троицы?

Сэр Горациус пожал плечами и сообщил:

— К превеликому моему сожалению, ничего из вашей собственности, сэр, при мне нет, ибо часть таковой я проиграл в кости сэру Понтию Ломбардскому, коий прибыл в обитель Святой Троицы намедни вечером. Кое-что я продал гораздо раньше дабы восполнить подходившие к концу запасы вина…

Выяснилось следующее: сэр Понтий успел показать себя также и в монастыре, куда он прибыл, премного страдая от раны, причиненной чудесным оружием Джонни. К вечеру же, когда действие целебных мазей, наложенных на рану ломбардца сердобольными монахами принесло облегчение, он, напившись, начал приставать к наиболее благообразным из молодых монахов и послушников, то ли приняв их спьяну за монашек, то ли от природы имея дурные наклонности. Слуги же его, сарацины, и вовсе едва не сожгли монастырь, воскурив некие зловонные травы и придя от того в буйное и безобразное веселье…

— И что… — словно зачарованный спросил сэр Мишель, живо представив себе новые бедствия, свалившиеся на голову отца Теобальда, настоятеля обители Святой Троицы: сперва рыцарь де Фармер, теперь бастард из Ломбардии. А проистекает все от того, что монастырь при дороге стоит, да в странноприимный дом пускают кого ни попадя!

— А утром сего дня, — продолжал Горациус Наваррский, изредка с опаской косясь в сторону Люфтваффе, где отец Колумбан пристально изучал пулемет, а Гунтер старательно что-то втолковывал отшельнику, — на рассвете, отец Теобальд, приор и субприор пришли в странноприимный дом и потребовали от всех рыцарей немедленно покинуть землю обители. Сэру Понтию даже интердиктом угрожали…

— Давно пора! — проворчал сэр Мишель. Только представьте, один единственный рыцарь, проезжая к северу по своим делам успел поставить на уши всю округу, напакостить всем и каждому, начиная от барона де Фармер и заканчивая монахами ордена святого Бенедикта Нурсийского! Даже сам молодой Фармер в лучшие времена разгульного прошлого не причинял столько беспокойства такому количеству людей всего за несколько дней — буянил, случалось, но меру знал. Неужели этого кошмарного Понтия настолько испортило пребывание в Палестине и ожесточили бесконечные битвы? Все равно нельзя забывать о чести дворянина!..

— Да, с сэром Понтием мы никогда не станем собутыльниками… — задумчиво проговорил сэр Мишель. — Так что дальше было?

Горациус пожал плечами:

— Ничего. Понтий со слугами отправился в Руан, а я заеду домой, в замок Бареж, стоящий в Наваррских горах, соберу свое копье и двинусь в Святую Землю морем. Если угодно, шевалье де Фармер, приглашаю вас с собой…

— Нельзя, — мотнул головой сэр Мишель, — меня ждет бейлиф графства, да и дракона бросать нельзя одного. Помните, сударь: вы пообещали вредить дракону ни словом, ни делом, значит, и говорить о нем никому нельзя, до времени!

— Дьявольское отродье, — вздохнул Горациус, подозрительно оглядывая самолет, — да разве по-христиански воевать с сарацинами не добрым мечом, а использовать такую жуткую тварь? Если судьба меня занесет в Египет, обязательно посмотрю на крокоди…

Оба рыцаря шарахнулись в сторону и невольно схватились за оружие, так как дракон пару раз чихнул, зафыркал, а потом оглушительно взревел. От неизвестно откуда возникшего ураганного ветра пригнулась трава и ветки деревьев, лошади задрожали, а норовистый конь сэра Горациуса забил копытами и напугано замотал головой, едва не сорвав узду.

Впрочем, оба доблестных сэра быстро оправились от первого испуга — сэр Мишель уже разок видел такое чудо, а наваррец, пребывая в твердой уверенности, что рыцарю не пристало бояться, непроизвольно шагнул к самолету с обнаженным мечом, но быстро отступил, вспомнив данное слово…

С пятого на десятое разъяснив отцу Колумбану принципы устройства самолета (для этого пришлось приложить немало усилий, так как норманно-французский язык наличия потребных терминов не предусматривал, а жители двенадцатого века представления не имели о машинах сложнее водяных мельниц), Гунтер по просьбе отшельника завел двигатель. Да и германцу тоже было интересно посмотреть, примет ли машина бензин сверхъестественного происхождения. На сей раз на Лорда жаловаться не пришлось — топливо работало. Только вот вопрос: намеренно Князь Тьмы оставил в баках горючее или просто забыл о нем? А может гадость какую замыслил?

Надо полагать отец Колумбан подумал о том же; когда Гунтер заглушил двигатель, он посмотрел на него серьезно и сказал:

— Дело к вечеру, а потому лучше будет вам отправиться в город с рассветом, а не прямо сейчас. Заночуем здесь. Я пока постараюсь освятить твоего… твое… ну, словом, эту штуку. Жаль только не прихватил всего нужного для обряда.

— Какая разница, — скривился Гунтер, — все работает, все нормально… Зачем?

— Помнишь красное вино, которым тебя угощал нечистый? Боюсь, не случилось бы похожего…

На том и порешили. Сэр Горациус церемонно распрощался с сэром Мишелем, Гунтером и отшельником, огорченно посмотрел на обломки своего копья, валявшиеся под винтом «Юнкерса» и отбыл. Сэр Мишель, кстати, посоветовал наваррскому рыцарю остановиться на ночь в замке Фармер, благо до него Горациус успел бы добраться точно к закату. Потом сэр Мишель занялся костром, нарубив мечом преизрядно дров, а оруженосец начал собирать необходимые вещи.

Отец Колумбан же, помня из рассказа германца о погребенном неподалеку человеке, отыскал могилу оператора-радиста Мюллера, поправил несколько покосившийся крест, сделанный сэром Мишелем, и, набрав в ближайшей болотине воды да освятив ее, занялся привычным для святого делом: окропил могильную землю, а затем долго что-то бормотал на латыни, видимо, заупокойные молитвы.