Расул Мухлисов - Проект Карфаген

А тут европейская цивилизация шла в агрессивное наступление, будто бы переживая вторую молодость. Китай был разобран на "зоны ответственности". Кстати, тут место в Совете Безопасности было возвращено Тайваню, который контролировал (с помощью своего американского хозяина, конечно) достаточно крупную часть юго-восточного побережья. Индия, после небольшого взлёта экономики в начале столетия, ни с того, ни с сего ввязалась в войну с Пакистаном. Только вмешательство сверхдержав (говорят, Москва и Вашингтон пообещали дерущимся сторонам стереть с лица земли и Индию, и Пакистан, буде те осмелятся применить ядерное оружие) удержало Дели и Исламабад от развязывания ядерного конфликта. И вот уже шесть лет в регионе полыхала истребительная война. Как ни странно, Союз в этом конфликте принял сторону Пакистана, а точнее, сами пакистанцы попросили помощи, так как Штаты их банально кинули, вкладывая деньги в громадный индийский рынок. К сожалению военных, конфликт шёл к логическому завершению, ибо для обеих стран он был невыгоден и бесперспективен, ведь нельзя было испепелить противника в очистительном ядерном пламени. А иначе складывалась совершенно патовая ситуация, из которой был только один выход — мирный.

А Китай… Тут реформы Дэна Сяопина провалились, и выступление на площади Тяньаньмынь стало первым звоночком к крушению возрождённой Срединной Империи. В 1996 году, когда китайское правительство применило тактическое ядерное оружие против повстанцев в Тибете, нервы ведущих стран мира не выдержали, и Китай был исключён из всех международных организаций, и ему был поставлен ультиматум, о допуске международных миротворческих сил на все ядерные объекты страны. Пекин не поверил в серьёзность намерений, и ответил вполне предсказуемо, в духе нашего Вадима Евсеева на стыковом матче "Россия"-"Уэльс". И тут белая раса напомнила миру, кто создавал цивилизацию, и какими белые христиане могут быть. Слаженный совместный советско-американский удар высокоточным оружием — с орбиты и не только, в считанные минуты лишил Китай всех возможностей для адекватного ответа. Тут же были высажены огромные десанты на все крупные химические заводы, АЭС, и другие опасные для экологии региона объекты. А потом уже были введены силы быстрого реагирования — миротворческий контингент ООН, с преобладанием советских (весь север и запад Китая), американских (юго-восточное побережье), и европейских (восток и центральная часть страны). Хвалёная мощь Китая оказалась широко разрекламированной уткой — силы были слишком неравны — против двух систем, полстолетия готовившихся к Дагор Дагоррат, китайская НОАК не выплясывала, увы…

Я с друзьями сидел в "Букмастере", и читал про Китайский конфликт, как политкорректно называли полноценную войну советские издания. На Западе этот "конфликт" так и называли — Chinese War. Обзор был качественным, и полным, хоть и не без толики советской интернациональной пропаганды. Обличалась жадность капиталистических корпораций, и бескорыстная помощь корпораций советских. Про совместные компании (такие как Татнефть-Энрон", например), советский справочник скромно умалчивал. Хотя, как я уже знал, советская "бескорыстная помощь" заключалась в "предоставлении гарантированной оплачиваемой работы, а также бесплатного жилья" китайским иммигрантам на Дальнем Востоке. А также фактической аннексии всей Внутренней Монголии и Синьцзяна. Отец, между прочим, в последнем разговоре жаловался, что уйгуры и китайцы заполонили всю сферу низкооплачиваемого труда и теперь нормального сантехника, который бы хоть чуть-чуть говорил бы по-русски днём с огнём не сыскать. Припомнив этот разговор, я усмехнулся.

"Гарантированная работа" была рабским трудом по скорейшему освоению громадных просторов Сибири. И, если я хоть что-то понимал в экономике подневольного труда, трупов там навалили столько, что Гитлер со своими концлагерями нервно курил в сторонке. Союз недавно решил запустить амбициознейший проект по связыванию большей части населённых пунктов сибирской части страны воедино — с помощью железнодорожной сети. А тут без рабского труда было не обойтись, потому что иначе даже вторая экономика мира могла загнуться от таких трат. Ведь СССР одновременно вёл изыскательские работы на Марсе, бешеными темпами расширял лунную базу, и планировал создавать целую отрасль термоядерной энергетики. А тут ещё на подходе имелся проект "Карфаген". Как они тут управлялись с таким громадных хозяйством, я решительно не понимал. Вот и ехали несчастные китайские кули — тысячами гибнуть в суровых сибирских просторах, горбатиться за еду на вновь строящихся заводах Томска, Владивостока, Якутска, Норильска и Красноярска.

Но, что примечательно, китайцы предпочитали бежать в СССР, а не оставаться в "благополучных", как утверждала европейская пресса оккупационных зонах стран НАТО. Почему оно так было, я не знаю, но статистика неумолимо говорила об этом — население советской зоны росло, как на дрожжах, от месяца к месяцу, а остальных зон — германской, японской, тайваньской, английской и так далее — сокращалось. Причём быстрее всего китайцы сбегали от немцев и своих братьев с Тайваня. Почему бежали от тайваньцев — понятно, а вот от немцев… Видать, братья-арийцы вспомнили (а, может, и не забывали) методы дедушки Адольфа по работе на оккупированных территориях.

Тут меня вырвал из размышлений громкий Мишин голос:

— Смотри, чего нашёл! — он тыкал мне под нос томиком Гиппиус. Я был в шоке. Миша, который ТАМ из поэтов мог назвать Маяковского, Есенина, Пушкина и Лермонтова, тут оказался страстным ценителем поэзии Серебряного Века. Этот мир продолжал меня удивлять — с одной стороны, огромными совпадениями, а с другой — чудовищными различиями. Не скажу, что считал это плохим — когда мой друг увлекался поэзией. Но это был не тот Миша, которого я знал, и которого искренне любил. Совершенно не тот.

Погода успокоилась, а вместе с нею и моё состояние. Последние сутки меня беспокоило давление, и поделом мне. Нельзя пить столько кофе, имея пульс за 150 в нормальном состоянии. На улице стоял прозрачный, звенящий двадцатипятиградусный мороз, и деревья были обсыпаны инеем, словно серебром. Ничто, кроме него не напоминало о вчерашнем густом тумане, и о позавчерашней дикой метели. По Ленинграду и Ленобласти объявили штормовое предупреждение и отменили, разумеется, все рейсы. Как и вчера — не то что самолёты не летали, автомобилистам рекомендовали не выезжать дальше своего двора. И вправду, туман был такой густой и молочно-белый, что напоминал небызвестную повесть/фильм Стивена Кинга "Туман" или "Мгла" в переводе наших прокатчиков. Кстати, о книжках. Тут мой двойник тоже был книгоманом (половина стены в комнате была занята книжными полками), но читал он несколько иную литературу. Вообще, в СССР была проблема с т. н. "метро-книгами", сиречь с Донцовой, Марининой и иже с ними. Может, оно и к лучшему, но у меня в уборной, допустим, всегда лежала пара-тройка подобной книгопродукции. А тут — как отрезало. Здесь мой двойник читал русскую классику, которую я терпеть не мог. Говорят, это ужасно, но я не читал ни Достоевского (он тяжёл и ужасен), ни Толстого (чем закончилась Отечественная 1812 года я и так знал в подробностях). Впрочем, Чехова, Куприна и Гоголя я читал и перечитываю с большим удовольствием. Но в целом я люблю западную литературу — Стейнбек, Фитцджеральд, Теккерей, Бодлер, Рембо, и тому подобное. А здесь моему взгляду представали унылые полки с полными собраниями сочинений В.И.Ленина (это само собой), эти увесистые, в дорогой обложке, красивые и важные тома я помню и по ТОЙ жизни. Правда, как и ТАМ, тут они были решительно никому не нужны. Стоял вождь мирового пролетариата на самой верхней полке, куда я не мог достать, даже встав на стул. Видимо, двойник приобрёл его по партийной необходимости, а потом с помощью стремянки засунул как можно дальше, чтобы никогда не читать. Ещё тут были книги Института Марксизма-Ленинизма, и прочее обязательное для правоверного коммуниста чтиво. Правда, сам Маркс занимал почётные средние полки, наряду с томиками Кейнса, Хайека, Рикардо, Смита и прочими классиками политэкономической мысли. Томики были истрёпанными, из чего можно было сделать лестный для двойника вывод, что он периодически приобщался к мыслям великих экономистов. В этом мы с ним были схожи. Меня, правда, немного удивил Хайек, но потом я вспомнил, что здесь как-никак либеральное государство, и я задавил удивление на корню.