Андрей Дай - Поводырь (СИ)

Безсонов молча топал рядом. Десяток верховых казаков регулировали движение народа на Базарной площади — я не желал неожиданных встреч. Навстречался. Совершенно не тянуло к делам, в тепло, под крышу. Хотелось просто бродить по деревеньке, смотреть на причудливо украшенные резьбой дома, на людей. Хоть на полчаса почувствовать себя туристом…

Краем глаза заметил движение сбоку. Рука дернулась в карман, к оружию, но это всего лишь Степаныч размашисто перекрестился на тусклые купола церквушки. Удивился. Как раньше не обращал на это внимания? Оглянулся, выискивая знакомые жесты. Те, кто не тянул пальцы ко лбу — не христиане. Иудеи, скорее всего. Их в Каинске полно. А вот остальные…

Остальные верили! Не так, не мимоходом, не по привычке. Искренне, от души. Некоторые — и истово. Губы шептали молитвы, шеи гнулись — не от страха, не от уважения к дому Господнему. От благодарности к сыну человеческому принявшему на себя грехи. Один за всех — тогда. И все к одному — теперь. Как случилось, что все эти люди однажды поверили — Бога нет? Как могли они, вот этими руками сбрасывать кресты с колоколен? Какие слова нужно им сказать, чтоб в одночасье стереть тысячелетие благодарности? Свобода? Воля? Власть? Блестящие, словно фантики французских конфет слова для образованного человека, но что они вот этим сибирякам? Свобода? А кто из них несвободен? Чиновники, купцы и военнослужащие. Остальным-то что? Тайга большой — иди-ка, поищи. Воля? В границах от морали до смирительной рубашки — бери, пользуйся. Власть? На что она им? Кому нужна власть в краю, где от деревни до деревни сотни верст? Что делить?

Но тогда — почему?

Эх, блин. Все настроение пропало. Припомнились непрочитанные письма на столе и грядущая встреча с Ерофеевым. И время. Безжалостное, неумолимое, бесконечное и драгоценное, утекающее сквозь пальцы, как бы ни сжимал кулак, время.

Чудны дела твои, Господи. Глянул на кулак и вспомнил о почерке. То-то папаша твой, Герочка, удивится, если у тебя вдруг почерк изменится. Да знаю. Да точно. Наука есть такая — графология. Изучение характера человека по его почерку. Говорят даже точная наука. Вроде математики. Завиток влево — падонок. Вправо — однозначно, падонок. Хи-хи. Ну да с этим еще полбеды. Напишем, мол руку повредил… Стиль письма от возраста и опыта человека тоже меняется… А вот чего с этими вашими ятями и фитами делать? Меня читать-писать в обычной советской школе учили. Потом в институте доучивали. Так что у меня самое лучшее в мире образование. Это не я придумал — общепризнанный факт. Вот только незадача — я читаю-то ваши ижицы с трудом, не то чтоб еще и писать… Если от смены почерка Густав Васильевич еще просто удивится, то от моего алфавита просто обалдеет!

Хороший вариант, Гера! Действительно хороший. Молодец, парень! Хвалю. Чувствуется — растешь над собой, развиваешь соображалку! Действительно, отчего же мне не писать письма на нерусских мовах? Папе на дойче, Великой княжне — на хфранцузском. Пожаловаться еще, типа — скучаю по образованности. Не с кем туточки словом импортным перекинуться. Дикие места, дикие люди. Окромя русского да татарского ни на каковском не балякают. Так и забыть можно…

А потом… а потом у меня секретарь будет. Говорил, что знаю, кто мне его подберет? Причем я еще и выбирать буду их лучших представителей. Вот секретарь и будет с ятями документы шпарить, а я милостиво подписывать. На счастье автограф мы с Герой быстро согласовали. Простенько и со вкусом.

Гинтар принял с плеч пальто. На столе потрескивал угольками вскипевший самовар, но приходилось отвлекаться от чайного натюрморта. Вслушиваться в размеренное брюзжание прибалта, который на немецком рассказывал какие слухи о подвигах губернатора прилетели впереди меня. Принесла новости вовсе не сорока на хвосте, а вполне себе симпатичная горничная с выпученными от нетерпения глазами.

Оказывается, я вдрызг разругался с купцами, приказал некоторых — в основном иудеев — побить плетьми, а остальных выгнал взашей. Причем, еще успел наобещать несчастным все кары небесные и даже, кошмар! — каторгу. Интересно, среди них телепат завелся или у меня все на лице написано было?

Но и это еще не все. Потом достал из кармана толстенную папку, где «вся-то жистюшка кажного из людей торговых прописана». Где бы взять такую чудесную вещь? Оружие куда более эффективное, чем пресловутый меч-кладенец. Выбрал из этой мифологической базы данных самых состоятельных, которым приказал самим явиться в тюрьму пересыльного острога. Вот я какой!

В сторону Колывани удалось выехать лишь в субботу, 29 февраля. Дела задержали.

Не зря говорят — понедельник день тяжелый. Вот затеял ту историческую встречу с купеческим населением Каинска в первый день недели, и что вышло?! На импровизации только и выехал.

И никто ведь не подсказал. Для них-то это как само собой разумеющееся. А мне-то откуда знать? Ну, проезжал этот Ирбит по дороге — село, чуть больше деревни. Много каменных зданий. Часть из них двухэтажные… Да мало ли. По сравнению с Екатеринбургом — мухосрань. Только я в январе проезжал, а жизнь там, оказывается, в феврале кипит. Ирбитская ярмарка! По обороту только Нижегородской уступает. Купчины, что победнее давно уже там, а богатеи приказчиков заслали да вестей с телеграфа ждут. Часам к двум-трем там самый торг начинается. А я их от дел оторвал, неподумавши.

Да и они хороши. Как дети — обиделись. В неуважении меня заподозрили, и сидячую забастовку устроили. Если бы не благоразумие стрелянного воробья — Ерофеева-старшего, их бы не нагайками по домам разгоняли, а шашками по погостам…

Пока ждал первого из вызванных «на ковер» бунтовщиков, прочел, наконец, письма. Поднял настроение. Ее Императорское высочество, Великая княжна Елена Павловна на изысканном, образном и замысловатом русском языке поздравляла меня с получением высокой должности. Но не только! На поздравление бы и телеграммы хватило, а тут текста на страницу. «Мой милый Герман, — писала эта обогнавшая время женщина. — Зная твою неуемную энергию и приверженность прогрессу, верю, что долг свой в управлении столь обширными пространствами исполнять станешь ревностно. Столь же истово, как брался за любую должность, на коей судьба тебе быть завещала. Об одном только заклинаю тебя — будь добрее к людям. В земной юдоли своей, человеки, и без нас обременены многими страданиями. Кои удесятериться могут, коли ты их, как и прежде, лишь колесами зубчатыми в государственном интересе почитать будешь. Впрочем, это продолжение наших давних споров, о которых я все еще продолжаю скучать. В любом случае, знай — мне дорога твоя светлая голова и у меня ты найдешь самую горячую и преданную поддержку»… Отлично! Уж кто-кто, а Великая княгиня-то точно имеет доступ к телу Государя Императора. Может быть со всякой ерундой она к царю из-за меня и не побежит, но вот с проектом Томской железной дороги я ее точно попрошу помочь.