Валерий Елманов - Крест и посох

— Простите мне, мужи мои верные, что я такую отличку пред вами всеми боярам Онуфрию да Мосяге дал, но ныне оба они близ сердца моего пребывают, а еще в Писании сказано: кому многое дадено, с того многое и спросится. К тому же, — легко сменил князь высокопарный тон на деловой, — они и Ратьшу лучшее всех знают, ведают, какие речи и как с ним вести. Конечно, можно с ним и на рать выйти, однако ж безбожный братоубийца Константин, готовя злодейство страшное, — приходилось притворяться даже перед собственными боярами, — латинян [62] Норвежцы исповедовали католичество. к себе зазвал числом до пяти сотен. Да и половцы с ними тоже пришли силой немалой. Потому, не желая руду алую воев своих понапрасну лить, хочу все миром порешить да улестить их дарами и прочим.

На том и порешили, хотя многие из бояр уже тогда были уверены, что все это бесполезно и скорая сеча неминуема. На них же с Мосягой глядели так, как глядят на покойников.

Вот тогда-то и заметил Онуфрий всю разницу между собой и ими. Она была во взглядах.

На него да на Мосягу смотрели равнодушно, а вот на Хвоща, хотя его и недолюбливали, и часто завидовали, с сочувствием, ибо он был своим, а не пришлым чужаком.

А в общем-то все получилось именно так, как и ожидалось. Ратьша даже разговаривать с ними не стал. Бросил только с насмешкой отроку безусому, который слева от него был:

— Дивись, Вячеслав. Каин в послы нам Иуду избрал. Да не одного, а двоих сразу. — И костяшки пальцев на руке старого воеводы, впившейся в рукоять меча, побелели от напряжения.

Отрок согласно кивнул и добавил:

— Так в Библии Каин одного лишь брата убил, а тут вон сколько. По такому случаю одного Иуды в послы маловато.

— И зачем им по земле ходить, траву поганить? — задумчиво произнес тысяцкий, а меч его как бы сам собою неторопливо потянулся из ножен, но тут его руку остановил половецкий хан.

— Ненависть — не самый лучший спутник человека. Соль делает землю бесплодной, ненависть — степь безлюдной. Их доля от них не уйдет, но ныне они послы. Подняв на них меч, ты сам опустишься к ним в болото и испачкаешь руки их поганой рудой. Вложи стрелу своего гнева в колчан терпения. А коль не желаешь с ними вести речь, отправь обоих назад. Этот боярин Глебов, — кивнул он на Хвоща, — потому с ним ты сердце горячить не станешь, а нам для беседы и одного за глаза.

— И то правда. — Грозный лик Ратьши чуть смягчился.

Теперь место явственно проступающей ненависти заняло презрение и отвращение.

— Пошли прочь, псы. — И он, выхватив плетку из-за пояса, ловко захлестнул ею ножки наполненных медом кубков, стоящих на подносе, который держал Мосяга, и одним рывком опрокинул их на остолбеневшего от ужаса боярина.

— Это вам меды от Ратьши! Хлебай, Мосяга! А это князю вашему передайте!

И он, чуть перегнувшись с коня, отшвырнул мешающую его замыслу солонку с середины каравая, обсыпав ее содержимым парчовую рубаху Онуфрия, и с силой вогнал глубоко в центр хлебного каравая золотой нагрудный крест Ингваря, который ему передал Данило Кобякович.

— На словах же скажите так: руда невинных вопиет об отмщении! — И процедил презрительно: — Ну а теперь прочь отсель, стерво [63] Падаль. , — после чего, не обращая на них ни малейшего внимания, повернулся к безмолвно стоящему Хвощу. — А поведай-ка мне для начала, боярин, был ли ты али нет под Исадами в Перунов день. — И пояснил свою мысль: — Ежели был, то одно дело, ежели нет, то иной и разговор будет.

— Ты ж сам ведаешь, Ратьша, что я хоть и из думных бояр и у князя Глеба в чести, но в ратные походы вот уж десятое лето не ходок, с тех пор как один молодец мне брюхо распорол, — спокойно отвечал Хвощ.

— Ведать-то я ведаю, — согласно кивнул тысяцкий, — а там как знать. Безоружных в спину мечом разить и больное брюхо не помешает.

Хвощ, криво усмехнувшись, попытался перевести разговор на другую тему:

— Ты вот тут все вчерашний день припоминаешь, а ныне и сегодняшний к закату идет. Потому скажи лучше: зачем пожаловал?

— Будто сам не ведаешь, — хмуро заметил Ратьша, еще раз вдогон зло покосившись на уходящих в сторону крепостных стен Рязани Мосягу и Онуфрия. — Вестимо, за князем своим, кой у вас в стольном граде во светлых покоях с бережением великим гостить изволит. Пора ему и честь знать, до своего Ожска сбираться.

— Одного человека я токмо и видал в светлых покоях у князя Глеба, кой из Ожска будет, — задумчиво произнес Хвощ и поинтересовался: — Стало быть, вы за младым Святославом прибыли?

Ратьша заметно побледнел.

О том, что вся княжеская семья могла быть вывезена в Рязань предусмотрительным Глебом, он и не помышлял.

«Эх, Эйнара бы сюда, — тоскливо вздохнул он. — Глядишь, вместе бы чего и удумали».

Но норвежец отсутствовал, и Ратьша с надеждой покосился на своих спутников. Вячеслав молчал, совершенно не представляя, как быть в такой ситуации, но выручил половец. Хан ласково улыбнулся Хвощу и предложил:

— Однако негоже нам речи в чистом поле вести. Посол с дороги, устал, в покое нужду имеет. Мыслю я, что разговор удобнее продолжить в моем шатре. К тому же слуги, наверное, и угощение приготовили.

— И то дело, — поняв, что Данило Кобякович выгадывает время, согласился с ним Ратьша, первым поворачивая коня по направлению к уже установленному ханскому шатру.

Хоть и смотрелась ханская юрта богато, но рядом с убогими домишками посада, которые теснились чуть поодаль, в каких-то двухстах-трехстах метрах, что-то теряла, напоминая Вячеславу шатры цыганского табора, который иногда стоял в его Ряжске в маленьком сквере близ железнодорожного вокзала.

Честно говоря, он вообще не понимал, зачем Ратьша взял его с собой.

Вести переговоры никогда не было его стихией.

Совсем другое дело — загнать очередную шайку бандитов в горы и, злорадно ухмыляясь, не докладывая ничего начальству, самостоятельно договорившись с командиром артдивизиона, накрыть гадов почти прямой наводкой, аккуратно сровняв их с землей, и уже после этого, с сознанием честно выполненного долга, ставить в известность руководство об успешно проведенной операции.

Вот там он был на своем месте, в своей тарелке, знал, что нужно делать, а главное — как делать.

Начальство, как правило, долго ругало его по телефону за очередную партизанщину, еще дольше отчитывало при личной встрече, поскольку он не предложил бандитам во имя загадочного для Вячеслава гуманизма свободный коридор для ухода и прочее, но… покойников не воскресить, а победителей, как известно, не судят.

Правда, строптивых и не в меру самостоятельных победителей еще и не награждают, да и черт с ними, с такими наградами, зато никакой Конституционный суд, как бы он там ни назывался, при всем желании отменить смертный приговор, вынесенный и сразу приведенный Вячеславом в исполнение, не сможет.