Мария Чепурина - На самом деле

— Ну, договорились?!

— Как же я найду-то? Где там лифт? Ох, Сан Петрович…

— Там написано! — ответил Филиппенко с раздражением. — Все написано! Найдете? Поняли меня?

— Да уж понятно…

— После этого вы возьмете большой лист бумаги и напишите на нем: «Лифт не работает». Нет, лучше: «На ремонте». «Лифт отключен за неуплату». Что-то в этом духе. Подпись — «ЖЭК». Придумаете что-нибудь! Повесите внизу, на первом этаже!

— Господи ты боже, — вновь заныла старая соседка.

Но с заданием она справилась.

Прошло минут пять-десять, и «историк» оказался в темном ящике лифта, зависшем между этажами. Филиппенко немного походил. Потом сел на пол. Привалился к стенке. Стал раздумывать: «Найдут ли? Вдруг отыщут? Догадаются…» Прошло минут пятнадцать, а топота кирзы слышно не было. Беглеца охватили равнодушие и усталость. Он не заметил, как уснул.

Приснился ему удивительный сон. Длинная, почти что бесконечная, цепочка старых, плохо смазанных телег со впряжёнными в них тощими лошадками. «Пошла, пошла!» — кричали мужики. По их косовороткам и лаптям «историк» понял, что перед ним русские крестьяне восемнадцатого или девятнадцатого века. Он всматривался в кучи черной грязи на телегах и никак не мог понять, куда ее везут и зачем. Подводы шли, шли, шли. Белый кусочек бересты в одной из телег подсказал «историку», в чем дело: мужики перевозят в телегах Новгород!

Он давно и с жаром защищал идею, что современный Великий Новгород находится не там, где существовал старинный город, о котором сообщает летописец. Великий Новгород создали Романовы, чтобы подделать русскую историю по наущению немцев. Антихрист Петр Первый срыл настоящий, древний Новгород, святую колыбель Древней Руси, и в силу гнусного коварства, в силу нестерпимого желания обмануть своих потомков перенес его на Волхов, выстроив там некое подобие старинного селения.

Мужики, приснившиеся мудрому «историку», исполняли именно это приказание. Вскрыв примерно девять метров древней почвы, они вынули всю землю, весь культурный слой на древнем месте и сделали это осторожно, чтобы не смешать одни пласты с другими. Затем сгрузили на подводы перегной, не трогая торчащих там и сям обломков стрел и копий, женских украшений, черепков, кусочков кожи, обглоданных костей, скорлупок орехов и человеческих испражнений, сохранявшихся в глинистой почве не хуже берестяных грамот. И все это для того, чтобы обмануть археологов!

Филиппенко увидел яму в две сотни гектаров. Он глядел на нее сверху, с высоты птичьего полета, но при этом, как ни странно, оказался в состоянии разглядеть все вплоть до самой мелочи. Под ним был Новгород на Волхове в момент его постройки. Крепостные валили из телег в яму привезенный ими грунт. Другие, внизу, ровняли его деревянными лопатами и весело утаптывали ногами в драных лаптях «археологическую» землю. Третьи мастерили древние фундаменты домов, руины, жгли костры, пытаясь обмануть потомков в том, что некогда на этом месте был пожар. Их, этих мужиков, здесь были не десятки и не сотни. Филиппенко затруднялся сосчитать. Он даже взволновался: с математикой ведь, кажется, дружил, но тут, во сне, земные навыки куда-то испарились.

Пораженный Филиппенко с трепетом, восторгом, страхом, ужасом любовался великой стройкой. Вдали появились еще несколько телег — на этот раз с большими каменными блоками. Одна из подвод везла купол — круглый, золоченый, с крестом. «София!» — понял Александр Петрович. В тот же миг картина снова изменилась.

Филиппенко очутился внутри величественного храма. Сонмы тех же мужиков, кряхтя и матерясь, писали фрески, малевали «Феофана Грека». «Это невозможно! — мысленно воскликнул Александр Петрович. — Что они, все гении?!»

Только он подумал об этом, как опять увидел нечто новое. Крепостные строили детинец, знаменитый новгородский полуторакилометровый кремль с восьмиметровыми валами. «Сколько же народу! Сколько денег! — думал Филиппенко. — А на какие средства ведется война со шведами?!»

Вот тут он оборвал себя. Войны со шведами на самом деле не было. Точнее, она была, но не в то время. Не Северная. Не за Балтику. И Россия там не участвовала. «Я должен уточнить эти подробности», — подумал Александр Петрович и проснулся.

Сразу понял: этот сон был иллюстрацией критической статьи специалиста по археологии В. Л. Янина. Нелепейшей статьи! В ней говорилось, что Филиппенко путает исторические источники с работами историков, подтасовывает факты, врет в цитатах и ругает археологические методы, ничего о них не зная. Короче, этот Янин, как и остальные приспешники Скалигера, не сказал по делу ни словечка, не привел ни единого аргумента! Он беспардонно нападал на личность Филиппенко, презирая принципы дискуссии и всякий научный метод. Что с такого взять! Дурацкая картина переезда Нова-города была приведена в его статье в качестве юмористической иллюстрации к книгам Филиппенко и отчего-то запала тому в душу. О боже, ну и глупости! Неужели кому-то она и вправду могла показаться остроумной?!

Янин Александру Петровичу никогда не нравился. Когда-то Филиппенко прочел одну книжонку археолога — «О чем рассказала береста» (М., Дет. лит. [для мл. и сред. шк. возраста], 1975. — 46 с.). Изучать другие монографии Филиппенко не стал. Он иногда ссылался на «Бересту», чтобы показать, как слабо, без таблиц и вычислений там применяется метод дендрохронологии, до чего общо и без подробностей, без формул говорится о хваленом радиоуглеродном анализе, как слабо обоснованны другие методы датировки. Ну, что же, понятно, Янину сказать про приведенные Филиппенко доводы, похоже, нечего. Янинские методы врут! Да их и не существует вовсе!

Размышляя обо всем этом, Филиппенко услышал, что по лестничной площадке наконец затопали полицейские. Александр Петрович, не дыша, затаился в кабине лифта. Прежде чем опасность миновала, прошла вечность. Потом до Филиппенко донеслись обрывки фраз.

— Ах, мать вашу, видно, он по крыше смылся! — крикнул кто-то.

— Перешел в другой подъезд, а там, блин, из окна! — добавил другой голос.

— Говорил же я поставить там людей! — И третий полицейский разразился громким матом.

Минут через десять шаги и крики затихли. Филиппенко поднялся на ноги. «Интересно, а соседка не забудет меня выпустить?» — подумал он взволнованно. Затопал, застучал руками в стены. Вдруг подумал: «Если кто услышит, кроме моей бабки — вдруг заявят?» Испугался, снова сел на пол и, чтобы нервы мало-мальски успокоились, стал думать о всемирном сговоре хронистов и масонов.

Филиппенко просидел во тьме и духоте коробки лифта два часа. Наконец соседка о нем вспомнила.

— Ждала на всякий случай, Сан Петрович, — бормотала бабка в свое оправдание. — Вдруг они вернутся?