Сергей Сезин - Река Снов

Ну не скажешь же бедняге, что градоначальника ( по тамошнему аллишпана) разорвало на стене снарядом еще до прорыва внутрь. И девяти дней на такое у отряда не было. По обычаю, грабили город три дня, после чего капитан повел отряд дальше. Некоторых наемников из винных погребов и наскоро созданных мини–гаремов приходилось вырывать силой. Но всех оторвали и в строй поставили. Во рвах же лежали только те, кто во время боя туда свалился и там помер. Хотя ходить и видеть вокруг три дня разгула наемников было очень тяжело. Спасало только то, что раненых и больных было до демоновой матери, поэтому времени на эти зрелища было немного. Мы с Арреном и прикомандированными помощниками работали не покладая рук и амулетов. Всего пользовать пришлось сотни полторы раненных и больных, но большая часть пострадала легко. Много было жаловавшихся на ухудшение слуха и головную боль. Харазский владыка выделил много динамита, из которого мы понаделали самодельных гранат (полуфунтовая шашка, обмотанная проволокой, и с куском шнура) и не жалели их, кидая во все помещения. После того в домах 'лежал живой на мертвом, а мертвый на живом', а сверху была мебель. Ну и гранатометчикам тоже взрывом уши портило. Пара нордлингов, для демонстрации смелости слишком укоротивших шнур, пострадала посильнее.

Я кивал и поддакивал мастеру, а перед моими глазами вставали позабытые картины этого бедствия. Вот денек–то выдался. После часа мучений, мастер показал мне готовый образец. Ножны он сделал из кожи, с деревянным наконечником и металлическими заклепками. Он сказал, что быстро получилось, так как ему часто приходится такие ножны делать, поэтому есть и заготовки, и рука набита. Такие стилеты любят носить удалые молодцы, ходящие в ватагах по Реке.

Я расплатился, повесил стилет на пояс и вышел. Путь мой лежал в гостиницу, но находиться там не хотелось. В порядочном городе вроде Твери или Нижнего я бы погулял в саду или по набережной, а здесь такого не предусмотрено. Поэтому я зависал в здешних трактирах, пил белое вино, и пытался избавиться от нахлынувших воспоминаний, растревоженных харазцем. Но они все всплывали и всплывали…

Отрядом командовал капитан Эрдин, родом из какого–то аборигенского государства на астраханской границе. Лет ему было под пятьдесят, но седины у него почти не было. Гладкое, почти без морщин лицо, глубоко посаженные черные глаза. Голову он брил наголо, усы тоже, а бороду отращивал. Дисциплину в отряде он поддерживал исключительную. Все знали, что хоть он голоса в разговоре никогда не повышал, но виноватый всегда получит, что ему причитается по Кодексу.

Вообще не выполнить безнаказанно любое приказание Эрдина можно было только в случае абсолютной невозможности это сделать. Лейтенантом был его двоюродный брат Эрру, чуть помоложе капитана. Ветераны рассказывали, что Эрру смолоду отличался бесшабашной храбростью и всегда лез в самое пекло. Однажды и получил топором по голове. Шлем и череп не выдержали. С неделю он лежал между жизнью и смертью, но потом оклемался. Храбрости не утратил, но с памятью у него стало твориться что–то странное — он не помнил ничего дольше пяти минут. Потом все из головы вылетало. Как–то он даже забыл, как зовут его братца. Поэтому, чтобы не было казусов, его как тень сопровождал ординарец, служивший ему вместо памяти. Эрдин специально подобрал на это парня непьющего и дамами не интересующегося, чтобы того ничто не отвлекало. Эрру ростом был с меня, а в плечах даже шире. Лицо и руки испещрены шрамами. Видимо, каждый раз, когда лез в самое пекло, так и получал ранение. В отличие от всех отрядных командиров он совсем не пил. Думаю, это последствия встречи с топором — поврежденная голова алкоголь просто не выносила.

Обращаться принято было по званию: 'капитан', 'лейтенант', склонив голову, чтобы подбородком коснуться груди, но вне боя. В бою это не требовалось. Еще в отряде было три командира рот и начальник артиллерии. Они назывались мастерами и приветствовались без склонения головы. Был еще один мастер, заведовавший тылом отряда, по традиции называвшийся 'грабежных дел мастером'. После захвата добычи на нем лежала обязанность принять ее, оприходовать и разделить согласно контрактам и обычаям. Мы с Арреном должны были называться Владеющими, но поскольку по положению и доле добычи были приравнены к мастерам, то часто нас таки и называли.

Солдат отряда должен был предоставить свою добычу на глаза мастеру грабежных дел и сдать то, что положено сдавать. Деньги и драгоценности он сдавал обязательно, оружие и одежду оставлял себе по обычаю, амулеты тоже. Эрдин тут внес новшество, чтобы предметы с магической начинкой прежде показывали магам, чтобы те установили, не будет ли от этого неприятностей. Если все было безопасно, то владелец оставлял себе их. Вино и еда тоже полагались тому, кто их нашел, за исключением особых случаев, когда в них была резкая нехватка. Тогда объявлялось заранее про особый случай, и нашедший получал себе только часть в качестве поощрения. Утаившего добычу ждали кары согласно Кодексу. Тут все было правильно, поскольку солдат не боялся, что останется обделенным, если находился на посту далеко от места, где была основная часть добычи. И не выходил из боя, боясь не успеть на грабеж. Да, пленных тоже было положено сдавать, поскольку выкуп или продажа шли централизованно. Правда, в Сендере три шибко деловитых озерника устроили полевой бордель из захваченных женщин. Но, чтоб не попасть под Кодекс, плата за пользование взымалась вином. Чтобы все выглядело 'дружеской услугой', за которую не платят, а как бы благодарят.

— Господин, вам еще бокал?

— Да.

Мой коллега Аррен происходил из Вираца. Как все знают, из этого баронства родом две великих колдовских династии — Ас–Пайор и Бэрах. Но он был сыном небогатого купца. Когда проявились колдовские способности, он не стал продолжать отцовское дело, а решил стать магом. И у него были все задатки к тому, чтобы стать Великим. Но вскоре после нашего похода он устроился на службу в герцогство Ребольд, где выдвинулся сначала в герцогские любимчики, потом в герцогские советники, потом за него выдали любимую племянницу герцога… Это кому–то не понравилось, и он при очередном перевороте тоже стал мишенью. Собственно тогдашний переворот и начался с расстрела герцогской 'чайки', в которой сидели герцог, Аррен, его жена и еще какой–то приближенный герцога. После этого за два года было еще четыре смены власти, но с тех пор на престоле восседает Ансельм Четырнадцатый, народом прозванный 'тот же'. Говорят, это единственное хорошее впечатление о правлении Ансельма. Выглядел Аррен прямой противоположностью мне — невысокий, около метра шестидесяти, с круглым лицом и светлыми волосами. Глаза у него были блекло–голубые. В одежде он предпочитал светлые цвета. Как потом выяснилось, наемники прозвали нас 'День' и 'Ночь'. В качестве 'Ночи' выступал я за мрачное выражение лица и пристрастие к черному цвету одежды.