Андрей Уланов - «Додж» по имени Аризона

— Боги, — шепчет. — Неужели… Зеленый Странник…

Старикан только в бородку ухмыльнулся.

— Среди множества моих имен затерялось и сие. Впрочем, — говорит, — суть не в самом имени, а том, что вкладывают в него. Случайная прихоть богов свела нас этой ночью у единственного костра в этом мире — и разве так уж важны наши имена.

Ну, думаю, это как посмотреть. Я вот лично кое у кого с превеликим бы удовольствием документики попросил. А то ходят тут, понимаешь… всякие.

— Зеленый Странник у нашего костра, — все еще шепотом говорит Кара. — И… Я бы не поверила.

А чего тут верить или не верить, думаю, если вот он — сидит. Зеленый Странник. Зеленый, значит. Да хоть серо-буро-малиновый, к нам-то он чего приперся?!

— Я пришел сюда, — старикан то ли мысли мои прочитал, то ли просто раздражение уловил, — с исключительно мирной целью — поговорить.

— Что ж, — киваю, — давайте поговорим. Отчего бы и нет. — Ну-ну, думаю, посмотрим, чего и на что ты тут наговоришь. Есть у меня по этому поводу предчувствие. Видели, знаем. Страннички. Особиста на них нет… до поры до времени.

— Как я понимаю, — начинает старик, — вы — те, кто причисляет себя к противникам Тьмы?

— Не причисляет, — поправляю. — А числит. Тьмы, Зла, фашизма и так далее.

— И список сей, как я понимаю, может быть продолжен, — кивает старик. — У Тьмы много обличий.

— Да уж, — говорю. — Хоть отбавляй.

— Тогда, если вас не затруднит, — продолжает зеленый, — проясните для меня один вопрос, — каким именно образом вы безошибочно распознаете Тьму в любом из ее обличий?

— Чего?

— Как именно вы определяете, — поясняет старик, — кто враг, а кто… хм, друг.

— Да очень просто, — отвечаю. — Кто по нам стреляет — тот уж явно не друг.

— Интересно, — замечает старик. — А как вы поступаете в случае, если… стреляют не по вам?

— Ну, тут немножко посложнее. Сначала разбираюсь, кто и по кому…

— И…

— И начинаю стрелять.

— Очень интересно, — заявляет старик. — Позвольте же тогда узнать, как вы, молодой человек…

— Старший сержант.

— …Уважаемый старший сержант, поступите в том случае, когда никто не стреляет?

— Вот тогда, — говорю, — я буду долго и вдумчиво разбираться. И только потом стрелять.

— Замечательно. И вы абсолютно убеждены, что без стрельбы не обойтись?

— Нет, почему же, — говорю. — Если получится — ради бога. Только у меня — вряд ли.

— Хорошо, — говорит странник. — Допустим. А вот как вы поступите в ситуации, когда правы обе стороны?

— Это как? — интересуюсь.

— Или, правильнее сказать, обе стороны одинаково не правы.

— Ну, значит, придется обоих уму-разуму учить, — отвечаю. — Работы, конечно, больше.

— Презанятнейше, — говорит старичок-боровичок и руками тянется, словно котяра сытый.

Так, Малахов, спокойно, не расслабляться! Обстановка, конечно, приятная — костерок и так далее, но ты сейчас на задании, а даже если бы и нет… Валя Щука тоже вот так расслабился, вышел из землянки, да и потянулся во весь рост, во все два метра — и лег… На два метра.

— А не допускаете ли вы мысли, — интересуется зеленый, — что хотя бы одна из этих, хм, конфликтующих сторон может быть права именно по-своему? Например, руководствоваться другой логикой, другой моралью, иметь иные, отличные от ваших, ценности?

Ну, думаю, загнул, зараза. В такой вопросик с ходу-то и не въедешь. И вообще, каждый боец Красной армии, конечно, есть самодостаточная боевая единица, в смысле политрука тоже, но…

— Что-то вы, дедушка, — говорю, — не туда загнули. Есть же какие-то всеобщие законы, универсальные, которые для всех одинаковы. Общечеловеческие.

— Есть, — соглашается дедок. Подозрительно легко соглашается. — Я, — говорит, — правда, пока не имел счастья лицезреть хотя бы один из них… если, конечно, не считать таковыми, например, поверья, что мытье закрывает дорогу в царствие небесное.

— Ну, — усмехаюсь, — мы туда и так не собираемся, поэтому мыться можем совершенно спокойно.

— Хорошо, — кивает зеленый. — Допустим. А вот если кто-то из ваших оппонентов не причисляет себя к людям? И соответственно, не считает нужным, а сплошь и рядом просто физически не может подчиняться правилам, придуманным большинством, но при этом зачастую не учитывающим желаний…

— Стоп, — говорю. — Не так быстро. И вообще — не надо тут лишнюю философию разводить. Есть человек, а есть нелюдь. И то, что нелюдь эта на двух, а не на четырех лапах ходит, ничего не меняет. Она и на ногах пройтись может, и даже каску рогатую снять. Только ничегошеньки от этого не изменится.

— Любопытно. И что, точнее, кто будет, по-вашему, проводить границу между человеком и не-человеком?

— Да вот они сами и проведут, — отвечаю. — Делами своими. Ибо сказано: «Судите их по поступкам ихним».

Пусть, думаю, видит, что я тоже не лыком шит. Могу Марксом, а могу и Писанием.

— Если мне не изменяет память, — говорит странник, — в книге, на которую вы ссылаетесь, есть и такая заповедь: «Не судите, да не судимы будете».

Я только зубами скрипнул.

— Ну да, — говорю, — конечно. Как я могу судить. Я ведь в танке заживо не горел и в самолете тоже. И в подбитой подлодке не задыхался, и в гестаповских подвалах из меня шнурки не нарезали. И… да что там говорить! Меня всего-то навсего убили.

Так что не надо, думаю, мне тут сало за воротник заливать. Где правое дело и как его защищать, мы уж как-нибудь да разберемся. Без таких вот… советчиков зеленых.

— По-вашему, — с кривой такой ухмылочкой спрашивает старик, — добро должно, как это у вас говорится, быть с кулаками?

А может, и без ухмылки. Свет от костра неровный, могло и почудиться.

— Вообще-то, это кулацкий лозунг, — отвечаю. — Ну а если серьезно — да. Добро, которое себя защитить не может, очень скоро добром быть перестанет. И не просто быть добром, а и вовсе.

— Нам, — встревает Карален, — это известно очень хорошо.

— И, — продолжает старик, — чтобы выжить, добро должно научиться использовать методы зла.

— А вот этого я уже не говорил.

— Но думал.

— Стоп, — говорю. — Давайте разбираться. Что вы понимаете под словом «метод» в данном контексте? А?

Ух, думаю, какую фразу свинтил. Кара аж глаза на пол-лица распахнула. Жаль, капитан не слышал.

— Хорошо, — кивает старик. — Давайте. Под методами я подразумеваю способ действия, средства, которыми это действие совершается.

— Ну и, — удивляюсь. — Так, а в чем же дело?

— Именно это я и хотел бы у вас выяснить.

— Так ведь все ясно. Как дважды два. Способ действия — это, по-военному говоря, тактика. Тактику врага изучать нужно в самом что ни на есть обязательном порядке, и те приемы, которые потребуются, брать на вооружение. И средства тем более. Средства, они ведь сами-то по себе никакие, ни добрые, ни злые.