Михаил Гвор - Меч

— Этот князек — всего лишь воевода отца нынешнего князя русов, — покачал головой принц. — Был воеводой, — уточнил он. — У русов и их князя не первый поход. Но если верить королевской разведке, у него есть все шансы стать последним!

— У кого «у него»? — посерьезнел герцог. — И что значит «последним»?

— У похода. А последним потому, что Империя греков может его не пережить. Причем мои люди подтверждают то, что говорят лазутчики Оттона! Язычники собрали огромные силы. Ходят слухи об участии в мероприятии степных дикарей. Вплоть до мадьяр. Слухи непроверенные, но настойчивые, — Генрих сделал паузу. — Если они сметут Романа и уйдут — наплевать. Чем слабее ромеи, тем лучше нам. Но Отто считает, что они собираются остаться. Догадываешься о возможных последствиях? Вместо рыхлой империи, где продажны все сверху до низу — власть дикарей!

Альберих задумался.

— Пожалуй, это неприятно, — произнес он. — Хотя не так страшно. Через пару десятков лет крестятся и станут такими же, как греки. Мой алхимик любит повторять слово «ассимиляция».

— Это ты зря! Мы несем на славянские земли свет истинной веры уже не одно столетие. Увы, когда он туда приходит, славян там уже нет. Есть только трупы. С русами получалось еще хуже. А последние два года они просто вышвыривают проповедников. Или казнят. Как лазутчиков.

— Это несправедливо, — иронически протянул герцог. — Какие же они лазутчики? Чьи?

— Как правило, ромейские, — усмехнулся принц. — Или наши. Но чтобы за это казнить… Думаю, дело именно в вере. Кто-то убедил князя в опасности христианства. И нам грозит не смена династии в Восточной Империи. Нам грозят новые гунны. Но, в отличие от воинов Божьего Бича, эти вооружены лучше нас и фанатичны в своей вере.

— А вот это уже звучит тревожнее, — Альберих озаботился всерьез. — Но что ты хочешь от меня? Полки, которые я выделял тебе для дела, несерьезная подмога в большой войне. А больше у меня нет. Я правлю Римом, а не Италией!

Генрих расхохотался:

— Полки? Ради всего святого! С Италией мы разберемся, к Гуго уже отправились верные люди. Так же, как в Бургундию и Лан. Ты же правишь не столько Римом, сколько Римскими Папами! Оттон хочет, чтобы Святая Церковь объявила «крестовый поход».

— Что объявила? — удивился герцог, не разобрав.

— «Крестовый поход», — охотно разъяснил гость. — Отто хорошо придумал, по-моему. Если не пускаться в долгие объяснения, то война во имя Господа Нашего Иисуса Христа и во славу Его. С полным уничтожением грязных язычников. Чтобы все истинно верующие… Ну и так далее, надеюсь, епископы не зря бургундское пьют — сочинят подобающие аргументы, — Генрих прервался, отхлебнул вина. — Лишний аргумент королям будет. Выждем, чем закончится схватка Игоря с Романом, и…

Теперь пришел черед смеяться Альбериху:

— Прихлопнем победителя! Тоже верно. Всегда можно объявить Феофилакта еретиком. Или направить войско на мавров, а Константинополь просто попадется по дороге. Твой брат действительно великий король! Что ж, думаю, это реально, — он отсалютовал собеседнику бокалом. — Давай перейдем к деталям…

«Весна пришла, как всегда, неожиданно. Вроде только вчера завывал пронизывающий до костей ветер, гоняя поземку между двухметровыми сугробами, а уже текут ручьи по улицам и радостно перекликаются вездесущие воробьи.

Пришла и принесла с собой новые заботы. Близился Поход. Первое крупное военное мероприятие. К нему готовились два года. Всего два года. Или целых два года? Вспоминая некоторые моменты, понимаю, что скорее «всего»…

Наверное, потомок, тебя удивит, зачем мы все затеяли. Можно ведь было и не развязывать войну, стоившую немало жизней, опустошившую огромные территории и стершую с лица земли несколько государств, если не цивилизаций.

Но в том-то и дело, что не было другого выхода. И не потому, что Игорь готовил поход на Царьград независимо от нас, и в нашей истории его осуществил, хоть и неудачно.

Киевский князь собирался всего лишь «пощипать ромеев». Наши мотивы иные, русам не чуждые, но и не главные. Осознание опасности с юга у них присутствовало на инстинктивном уровне. Мы же знали, чем и как всё должно закончиться.

История человечества — нескончаемая борьба идеологий. И, увы, выигрывают в ней не самые человеколюбивые. Побеждают наиболее агрессивные и лицемерные. Способные захватить сознание людей, подчинить его себе и не стесняющиеся физически уничтожить тех, кто не поддался.

В этом веке основными идеологиями были религии. И на смену условно терпимому язычеству шли совсем другие учения. Нет, назвать родноверие или «тенгрианство» с митраизмом образцами гуманизма достаточно трудно. Некоторые обычаи вызывали если не тошноту, то оторопь. И всё же… С ними было проще. Собственно, эти религии идеологией в полном смысле слова не являлись, составляя лишь часть чего-то намного большего. Это «намного большее» нам нравилось. А предрассудки и вера в бросающегося молниями седоусого воина самостоятельно отомрут с ростом образованности народа.

Кроме того, многобожие подразумевало возможность существования других богов. Чужих. И достаточно терпимое отношение к ним.

Но набирали силу религии другие. Требующие жесткого подчинения, нетерпимые к другой вере, отрицающие любые отступления от жесткого канона. И готовые с мечом в руках карать иноверцев.

Впрочем, и это не самое страшное. Каждую религию можно интерпретировать в свою пользу. Немного смягчить здесь, немного подправить там. Но каждую веру насаждали конкретные государства, далеко не дружественные язычникам-русам. А принять идеологию врага означало принять руку этих государств. Подчиниться им если не сразу, то несколько позже. Как и произошло в нашей истории.

Из подобных идеологий наибольшую угрозу представляли три родственные авраамические религии, захватившие все древнейшие очаги цивилизации и успевшие сцепиться в драке за сферы влияния. Там, в двадцать первом веке, нам казалось, что этих идеологий две. Мы не считали врагом иудаизм, религию, замкнутую на родстве по крови и направленную внутрь самой себя.

Здесь оказалось иначе. Хазары не были иудеями по происхождению, учение они приняли извне, подправив под себя. В свое время хан Булак тоже понял, что нельзя пускать к себе идеологию врага. С тем же успехом он мог принимать хоть митраизм, хоть буддизм. В хазарских руках любое мировоззрение приняло бы агрессивный характер.

Именно судьба этой, так и не ставшей мировой, религии, показывала путь к решению проблемы. Князь Святослав, наш маленький «Славик» через четверть века пройдет огнем и мечом по городам каганата, вырезав агрессивную ветвь иудаизма вместе с ее носителями. Так было у нас. Так можно сделать и здесь.