Олег Курылев - Руна смерти

Прошло минут двадцать, и прозвучал отбой. На этот раз бомбы упали, возможно, на Хеннигсдорф, Фельтен или Потсдам. С чувством облегчения, однако не выказывая никакой видимой радости, все стали расходиться, тут же отправляясь по своим делам. Ротманн предложил покурить и посидеть на лавке в небольшом уютном скверике.

– Заметили, какой там запах? – спросил он, доставая спички, – Вероятно, не работает водопровод. Да, точно, вон едет очередная водовозка. Ротманн откинулся на спинку скамейки и глубоко затянулся. – Ну, что скажете? Как вам Берлин?

– Впечатление, конечно, безрадостное, – ответил Антон, – но будет много хуже. Особенно через два месяца, когда примется за работу наша артиллерия.

Ему захотелось сказать что-то если не ободряющее, то хотя бы тешащее самолюбие сидящего рядом немца.

– Однако хочу сказать вам, что немцы в этой войне, а я имею в виду прежде всего гражданское население, поразили всех своей стойкостью. Потом об этом напишут в мемуарах английские маршалы, признав, что их бомбардировки, призванные в первую очередь сломить дух гражданского населения, совершенно не достигли этой цели.

– Бросьте, Дворжак, – махнул Ротманн рукой. – Вспомните их лица. О каком духе вы говорите? Есть еще, конечно, такие, которые верят, что русских остановят на Одере. Как тот, помните, на вокзале. Да и то, сдается мне, он сначала заметил рядом меня, а уж потом стал таким оптимистом. – Он помолчал с минуту. – Всё держится не на духе и не на долге, а на обыкновенном смирении перед неотвратимым. Человек, которому поставили смертельный диагноз, ведь не станет писать жалобы и сетовать, что с ним обошлись несправедливо. Он будет обреченно доживать свои дни. Вставать по утрам, пока может, принимать пищу, возможно, даже читать газеты. И три миллиона берлинцев живут сейчас по тому же принципу.

Недалеко от них на улице появилась большая колонна людей в гражданской одежде. Длинные солидные пальто, шляпы и ботинки вперемешку со всевозможными куртками, сапогами, кепи и стальными шлемами, включая образцы шестнадцатого года. Угрюмые пожилые мужчины и щуплые низкорослые юнцы. Они старательно шли в ногу куда-то в сторону Паризенплац.

– Суповой набор, – сказал Ротманн.

– Что? – не понял Антон.

– Фольксштурм, говорю. Старое мясо и зелень в одной кастрюле.

Оба долго наблюдали за проходящей колонной.

– А вы знаете, что не мы начали первыми бомбить города? – спросил вдруг Ротманн. – Я хорошо запомнил, как в начале мая сорокового года англичане сделали первый налет на Фрейбург. Мы тогда никак не ответили. Они бомбили еще и еще в течение пяти месяцев, и только в сентябре фюрер отдал приказ о первом ответном ударе по Лондону.

– А о Гернике вы слышали, Ротманн? – спросил Антон. – А о Картахене? Именно ваш Хуго Шперле еще в Испании разработал и применил концепцию устрашающих бомбардировок городов.

– Ну, Дворжак, с вами очень трудно говорить. Я не могу оспорить ваши знания. Впрочем, – Ротманн на секунду задумался, – о Гернике я действительно что-то такое слыхал. – Он встал и посмотрел на небо. – Ладно, поехали на вокзал. Не ровен час, они снова прилетят и мы можем надолго застрять здесь в каком-нибудь вонючем подвале. Не хватало еще опоздать на поезд.

Вечером 17 февраля Антон снова оказался в своей квартире на третьем этаже дома на Розенштрассе. По пути с вокзала они купили немного продуктов, сигареты и несколько газет. Подойдя к двери, Ротманн сначала долго прислушивался, затем тщательно осмотрел всё вокруг и только потом полез в карман за ключом.

Внутри всё было так, как оставил Антон перед уходом. Они сразу успокоились – здесь явно никто не побывал.

– Ротманн, – сказал Антон, ставя на плиту чайник с водой, – я хочу попросить вас об одной услуге. Мне нужен один предмет из тех, что забрали у меня при обыске еще тогда, в первый день, в полицейском участке. Это возможно?

Ротманн наморщил лоб, видимо, вспоминая, что за барахло было тогда изъято у арестованного.

– А что конкретно вам понадобилось и зачем?

– Помните, там была небольшая пластинка?

– В целлофановой упаковке?

– Да. Вот она и нужна.

– И всё?

– Неплохо было бы, конечно, еще и счетную машинку с ручкой…

– Нет, это слишком заметно. Вещи сданы в спецхранилище и просто взять их, не привлекая внимания к вашему делу, нельзя. Пластинка нужна вам надолго?

– На одну минуту.

– Хорошо. Если там всё спокойно, я завтра принесу.

На другой день вечером Ротманн пришел с каким-то свертком под мышкой. Это оказался телефонный аппарат. Антон с удивлением наблюдал, как штурмбаннфюрер, отодвинув от стены шкаф, стал подсоединять провода.

– Мы с Юлингом убрали отсюда телефон накануне вашего заселения, – деловито пояснил он. – Теперь можете пользоваться, но только одним номером. – Он достал с полки первую попавшуюся книгу и написал мелким почерком несколько цифр на последней странице. – Это мой домашний номер. Не думаю, что он прослушивается, но всё равно звоните только по необходимости. И больше никуда.

– Вы принесли карточку?

– Какую еще карточку? Ах да, ту пластинку. Держите. – Эта была та самая интернет-карта. С нее так и не сняли целлофан. С замиранием сердца Антон посмотрел на строку пароля и увидел слово «murwik». Именно слово, потому что этот набор букв можно было перевести как «уж» или более конкретно – «морской уж».

– Что такое «морской уж»? – чуть не бросился он на Ротманна.

– Вы о чем?

– Здесь написано «морской уж», что это может означать? – Видя полное непонимание собеседника, Антон забегал по комнате. – Ну есть у вас в городе улица с таким названием или что-нибудь еще?

Ротманн ненадолго задумался.

– Нет.

– Да вы не спешите. Постарайтесь вспомнить. Может быть, так что-то называется? Например, ресторан, пивная или магазин?

Ротманн опять подумал, затем поставил телефон на полочку шкафа и, сняв трубку, проверил гудок.

– Ну?

– Нет, ничего такого я не слышал.

– А поблизости? В Киле? В деревнях?

– На кой черт вам это нужно, Дворжак? Почему на вашей пластинке должно быть написано название фленсбургской пивной или улицы?

– Сейчас я вам постараюсь объяснить. Садитесь и выслушайте.

Антон усадил Ротманна в кресло, а сам, продолжая расхаживать по комнате, рассказал ему о своем открытии сначала в дрезденской столовой, а потом на набережной у моста за несколько минут до первой бомбардировки. Именно тогда ему в голову и пришла мысль о том, что раз время и место его появления здесь записаны на клочке бумаги в виде пин-кода и пароля с интернет-карты, то время и место его убытия также могут быть связаны с интернет-картой. А такая карта была среди его вещей. Он вспомнил об этом, как раз когда Ротманн пялился на часы. Рассказывая о значении цифр на бумажке, Антон вдруг прервался и стал стирать защитную полоску на пин-коде.