Олег Курылев - Руна смерти

– Будете свои или…

– Давайте ваши. Попробую, что вы тут курили шестьдесят лет назад.

Ротманн достал пачку английских колониальных сигарет, они молча выпили и закурили от одной спички. Антону сразу стало теплее. Шинель и особенно то, что он выпил, делали свое дело. Голодный организм мгновенно впитал алкоголь, бросил его вместе с кровью в мозг, отчего голова блаженно поплыла сразу во все стороны.

– Только давайте договоримся, – сказал после нескольких затяжек эсэсовец, – вы не из будущего, а я не из прошлого. В эти ваши басни я не верю так же, как не верю в библейские чудеса. И даже если сейчас сюда войдет Христос в окружении ангелов с алмазными мечами, я не поверю ни в Старый, ни в Новый Завет. Такой уж я неверующий человек.

«Однако же вашему фюреру вы, небось, все тут верили. Или хотя бы клялись в этой вере. Да и сейчас клянетесь», – подумал Антон.

– Вас не убеждают никакие доказательства?

– В том, чего не может быть, – да. – Ротманн встал и начал медленно расхаживать по кабинету. – Чтобы бродить по времени, как по садовой дорожке, нужно, чтобы оно существовало, это самое время. Но существует только понятие. Оно придумано для измерения промежутков между событиями, и мы им пользуемся уже несколько тысячелетий. Мы настолько к нему привыкли, что материализуем это понятие. Мы даже зрительно его ощущаем: сутки, год… А когда придумали часы, то видим даже секунды. Но сущность от этого не меняется. Нет никакого времени. Так же давно люди пользуются числами, но вы видели где-нибудь в природе хоть одно число? Я не имею в виду нарисованное на стене или бумаге. Это всего лишь знак. В магазине моего пистолета восемь патронов, – он показал на кобуру, висящую с ремнем на спинке его стула, – но там нет никакого числа «восемь». Там только патроны системы «парабеллум». Мы используем время в расчетах, подставляем его в сложные формулы, и в этом качестве оно нам верно служит. В качестве понятия, придуманного людьми. Не будь людей – не было бы и времени.

– Господин штурмбаннфюрер, если вы ждете от меня новых доказательств, то сразу хочу предупредить, что они у меня не припасены на каждый день и я…

– Как объяснить вашу вчерашнюю фразу «так, во всяком случае, сообщат по радио»? – резко прервал его Ротманн. – Что еще вы знаете о смерти фельдмаршала Роммеля?

«Что ж, придется поведать. Может, хоть это его если не добьет, то поколеблет. Фома неверующий». И Антон заговорил очень тихим голосом:

– Прежде чем ответить на этот вопрос, я хочу вас предупредить, что эта информация, на мой взгляд, секретна. Ее знают очень немногие в рейхе. Лишь те, кто связаны с расследованием обстоятельств заговора, да и то очень ограниченный круг. Надеюсь, у вас здесь нет прослушивающих устройств или магнитофона? – сказал Антон совсем шепотом.

«Если бы были, – подумал Ротманн, – то уже давно не было бы здесь ни меня, ни Юлинга». Он встал, вышел в пустой предбанник, где обычно сидел Курт, и Антон услышал звук запираемого замка дальней двери. Вернувшись, Ротманн плотно закрыл дверь самого кабинета и сказал:

– Можете говорить спокойно. Орать, конечно, не надо, – и вторично наполнил рюмки коньяком.

– Тогда слушайте, – Антон сделал маленький глоток и, держа рюмку в руках, продолжил: – Собственно говоря, мой рассказ не будет очень длинным. Эрвин Роммель был участником заговора против фюрера, причем занимал в нем одно из первых мест. Во всяком случае по степени той роли, какую ему отводили.

Ротманн в глубине души уже был готов к такому повороту событий, и всё же слова Дворжака произвели на него сильное впечатление. «И он туда же, – подумал Ротманн, – сколько же их всего?»

– Роммель противился физическому устранению Гитлера, – продолжал Антон, – но заговорщиков поддержал. Он в случае успеха должен был не то стать главнокомандующим вермахта, не то начальником штаба. Короче говоря, в новом военном руководстве их роли с Вицлебеном были самыми значительными. Именно на Роммеля Штауффенберг и прочие возлагали задачу проведения переговоров с Западом сразу после захвата власти.

Антон перевел дух, давая и Ротманну возможность собрать мозги в кучу, как говаривал в их школе завуч Федорчук (вернее, еще только будет говаривать лет через пятьдесят). Опершись локтями на стол и подперев подбородок обеими руками, штурмбаннфюрер молчал. Он внимательно смотрел на Антона, и сигарета, забытая между пальцев его правой руки, дымя, превращалась в изогнутый столбик пепла.

– Что еще? – наконец спросил он.

– Ну что еще. Кто-то из генералов под пытками уже в октябре назвал его имя. Доложили фюреру. Тот, естественно, был ошарашен – любимый фельдмаршал, народный кумир. Хотя насчет кумира вам тут видней. В общем, он посылает к нему двоих с ампулой цианида. Один из них генерал не то Брокдорф, не то Бергдорф…

– Бургдорф?

– Не знаю, возможно. Помню только, что он не из СС. Короче, предложили ему либо суд, как над Вицлебеном, и струна на шею, либо…

– Какая еще струна?

«Ага, про струны он тоже не знает. Так я и предполагал», – отметил про себя Антон.

– Некоторых по приказу Гитлера вешали на рояльных струнах и снимали их мучения на кинопленку. Фюрер, – во всяком случае так писали после войны, – иногда просматривал эти триллеры… то есть пленки. – Антон сделал еще небольшой глоток и продолжил: – Ну так вот, о чем я… ах да, предложили ему либо суд, либо яд. В первом случае позор, мучения и травля родственников, во втором – почетная смерть от последствий ранения и торжественные похороны за счет государства. Спасая семью, он, естественно, выбрал яд. Кстати, обо всем этом после войны напишет в мемуарах его сын Манфред. Я, правда, их не читал.

«Зачем я сказал о Манфреде? – испугался Антон. – Еще прицепятся к парню, если всё это выплывет наружу».

– Дальше.

«Вот пристал. Мало ему, что ли? – подумал Антон, пригубив коньяку и доставая из пачки новую сигарету. – Я что ему, ходячий учебник истории?»

– А дальше его, то есть Роммеля, похоронят. Я видел цветные фотографии, снятые у здания ратуши в Ульме. Гроб будет накрыт флагом, по сторонам улицы войска. От фюрера, который сам не приедет, привезут огромный венок и речь. Ее зачитает, если не ошибаюсь, Рундштедт. – «Который сам был фактически заговорщиком», – чуть было не проболтался Антон.

Он замолчал, поглядывая на Ротманна, допил свою рюмку и поставил ее на край стола. Штурмбаннфюрер встал и снова начал медленно прохаживаться по кабинету.

– Это всё?

– В общем – да.

– Вы наверняка знаете и про других?

– Очень мало. Роммель здесь самая яркая и трагическая фигура. Вы знаете Шмундта? – вдруг спросил Антон. – Генерала Шмундта, личного адъютанта фюрера.

– Да, он умер в сентябре от ран, полученных в « Вервольфе».