Олег Курылев - Руна смерти

Спустя несколько дней после появления нового начальника Ротманн был как-то вызван к нему в кабинет,

– Вот что, Отто, – Крайновски имел привычку называть почти всех подчиненных по именам, – мне только что звонили из здешней тюрьмы (как она у вас тут называется) и просили разобраться с одним арестованным. Он уже недели две сидит в двенадцатой камере, и никто не знает, что с ним делать. Арест производил унтерштурмфюрер Флейдерер. Я прошу вас выяснить, что там за субъект.

Флейдерер, один из сотрудников отдела оперативных мероприятий, рассказал, что действительно около двух недель назад получил приказ Цибелиуса арестовать на Южном рынке одного человека. Цибелиус описал его наружность и сказал, что тот в такое-то время должен будет стоять возле кирхи Святого Николая со стороны рынка, у алтарной стены. Флейдерер с двумя агентами в штатском действительно обнаружил в указанном месте этого типа. У него там явно была назначена встреча. После проверки документов сомнительного субъекта заковали в наручники и доставили в «Каменный цветок», сдав под расписку коменданту. Никакого дела в отношении этого человека, даже имя которого Флейдерер толком не запомнил, не заводилось. Цибелиус сказал, что будет работать с ним лично. Однако на следующий день он внезапно уехал и, как известно, больше уже не вернулся.

Ротманн отправился в «Каменный цветок» – небольшую тюрьму на восточной окраине Фленсбурга. Раньше это была католическая гимназия. Года два назад пустующее двухэтажное здание на пустыре приспособили под тюрьму. С задней стороны к нему пристроили кирпичный забор, образовав таким образом маленький дворик для прогулок. Каменная роза с витражом на треугольном фронтоне бывшей гимназии дала неофициальное название новой тюрьме. Над розой на остроконечной крыше, словно в насмешку, так и остался стоять католический крест.

– Это я звонил оберштурмбаннфюреру, – сказал комендант тюрьмы. – С заключенным из двенадцатой камеры никто не работает с тех самых пор, как его доставили. А тут он еще заболел. Своего врача, как вы знаете, у нас нет. Пришлось вызывать знакомого терапевта из морского госпиталя.

– И что тот сказал?

– Сказал, что у заключенного туберкулез легких и слабое сердце и что он ни за что не ручается. Вчера я перевел этого Майзингера – так зовут арестованного – в наш лазарет. Вы сами знаете, Ротманн, что наш лазарет отличается от камеры только парой нормальных кроватей да приставленным к ним стариком-санитаром из заключенных. Если этот тип загнется, я не хочу иметь неприятностей.

На одной из двух кроватей в небольшой холодной комнате лежал пожилой, во всяком случае внешне, человек. Он походил на датского рыбака. Его исхудавшее лицо по скулам обрамляла короткая и жесткая седая борода. Верхняя губа, передняя часть подбородка и щеки были выбриты. Вид больного действительно внушал опасения. Выпученные, как при базедовой болезни, глаза воспаленно блестели, щеки ввалились, губы имели темно-сиреневый цвет.

Ротманн поставил рядом с кроватью стул и сел. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. «Если он понадобился Цибелиусу, – размышлял Ротманн, – то не просто так. Не в правилах бывшего шефа было возиться со всякими бродягами».

– Меня зовут Фальц. Зени Фальц. Это мое настоящее имя. Я хочу рассказать всё, что знаю. – Арестант заговорил первым.

– Прекрасно, – ободряющим голосом произнес Ротманн, – а я штурмбаннфюрер СС Ротманн. Мне поручено разобраться с вашим делом. Как вы себя чувствуете и почему, по вашему мнению, оказались здесь?

– Я знаю, что мне осталось немного. – Голос Фальца был хриплым. Он постоянно подкашливал. – Обвинили меня в уклонении от службы в фольксштурме, но это только предлог. Причина в другом. Если вы готовы меня выслушать, то я расскажу. Но, чтобы вам стало понятно главное в моем рассказе, мне придется начать с довоенных еще лет.

И он поведал Ротманну краткую историю своей жизни, последние годы которой ему пришлось провести под чужим именем. Речь этого человека была грамотной. В ней чувствовалась продуманность, как если бы он уже несколько раз проговорил свою историю воображаемому собеседнику.

Родился Фальц в Вестфалии, в славном городе мастеров Золингене, что в тридцати километрах на север от Кельна. Здесь, где добывали железо и ковали оружие уже с X века, просто нельзя было стать никем иным, кроме как оружейником. Конечно, если у тебя на месте руки и особенно голова, и Фальц им стал.

И отец, и дед, и прадед Зени Фальца были мастерами по производству клинков. А один из их предков даже состоял членом Согласительского совета «Шестерых», решавшего все производственные и финансовые вопросы оружейного Братства. Уже с XIV века в Золингене существовало четкое разделение труда и централизованный контроль качества. Совет строго следил за исполнением заказов, уровнем цен, своевременно снижая выпуск мечей и кинжалов, чтобы предотвратить затоваривание. Доступ в Братство был ограничен, и право быть его членом либо передавалось по наследству, либо заслуживалось трудом и талантом.

Нельзя сказать, что новая мастерская, основанная отцом Зени Фальца в Дортмунде, сильно уж процветала. Но дела шли неплохо. Их фирма тесно сотрудничала с «Металлваффенфабрик», работала над большими заказами в кооперации со знаменитым Карлом Эйкхорном, ковала заготовки для клинков мастерской «Алкосо». Но наступил январь 1933 года, и вместе с новым канцлером в Германию пришли новые порядки.

Покойная уже мать Зени Фальца, который к тому времени владел фирмой «Фальц и сын», была еврейкой. Первым следствием этого прискорбного факта стало то, что в 1934 году он не прошел перерегистрацию в Государственном департаменте Патентования. Его лишили права использовать личное клеймо, что сразу отбрасывало предприятие Фальца на роль вспомогательной фирмы. Стали уходить наиболее квалифицированные рабочие, прекратилось поступление заказов. Старые партнеры начали избегать сотрудничества, и вскоре в пустующих помещениях мастерской оружейника Зени Фальца наступила тишина. Некогда беспрерывно гудевшие точильные станки остановились. Не разлетались больше снопы искр, не звенели молотки и молоточки, не поднимались клубы пара, когда в чан со смешанным в особых пропорций маслом с шипением опускался раскаленный клинок. Но беды только начинались.

В 1935 году умирает его отец. Его жена, тоже еврейка, вынуждена эмигрировать в Австрию, где жили их дальние родственники. Его сын изгоняется из университета и также покидает Германию. Фальц по дешевке распродает оборудование и посылает вырученные деньги жене и сыну. Чтобы как-то жить, он заводит знакомства с нечистыми на руку торговцами антиквариатом и драгоценностями. В тридцать восьмом году его арестовывает полиция. Суд и десять лет лагеря.