Павел Дмитриев - Разбег в неизвестность

– Михаил! Именно это я говорил в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом, помнишь? – опять перехватил инициативу Шелепин. – Первым возражал, да еще как! Но теперь вынужден констатировать: – Нет, не раздерутся. И хочешь знать почему? – Он обвел взглядом Президиум. – Совершенно правильно Дмитрий сказал только что. Они стремительно теряют самостоятельность! Западная Европа становится сателлитом заокеанских банкиров. НАТО – один из основных инструментов этой политики, нерешенный вопрос ФРГ – останется таковым, потому что это чрезвычайно выгодно США!

– Так и будем с ними договариваться напрямую, как и раньше, – проворчал Брежнев. – Даже у Никиты получалось неплохо с Эйзенхауэром, пока не подорвался со своими бестолковыми авантюрами.

– Возможности договориться с США у нас нет! – отрезал Александр Николаевич. – Они рвутся к мировой гегемонии. Никита страшно ошибался, пытаясь встать с ними на один уровень.

– Саш, я не понял, ты же сам себе противоречишь! – поднял брови «домиком» Брежнев. – И вообще, ты неправ. Не надо принижать роль СССР в мире!

– Ничуть. Америка очень, очень сильна. Но даже они не могут доминировать сами по себе, во всем и всегда. Кишка тонка! Поэтому им нужны союзники. Прежде всего Европа, ведь пройдут десятилетия, пока страны типа Бразилии, Индии или Аргентины смогут играть заметную роль в политике и экономике. Тем более Африка.

– И ты предлагаешь… – опять подыграл опытный Косыгин.

– Сейчас мы своими действиями сбиваем их в кучу, усиливаем лагерь наших врагов. – Шелепин заглянул в свои записки. – Вы думаете, немцы забыли Дрезден? Или французы – расстрел флота в Мерс-эль-Кебир? А японцы – атомные бомбардировки их городов, причем не в военных целях, а для нашего устрашения?!

– Давно пора вбить между империалистами клин! – с воодушевлением подхватил доселе молчавший Машеров. – Саша, неужели ты видишь выход из этого тупика?

– Не совсем. – Александр Николаевич кинул это слово небрежно, почти как решение о награждении какого-нибудь узбекского колхоза орденом Ленина. – Давайте подумаем вместе.

Собственно, к решающему заседанию «комсомольцы» уже давно готовились. Не сказать, что это проходило в глубокой тайне, но, когда из дюжины участников четверо прошли ломку «послезнанием», – это должно было наложить сильный отпечаток на уровень спора. Соперники в Президиуме оказались попросту не готовы к нечестной игре, в которой сторонники Шелепина выступили сплоченной командой.

Однако сбрасывать консерваторов в ЦК со счетов было по-прежнему нельзя. Большинство еще долго останется на стороне сталинской школы. Поэтому столь необходимой оказалась искренняя поддержка остальных членов Президиума.

– Мы давно говорим, что под видом защиты США постепенно, ненавязчиво увеличивают свое влияние… – задумчиво протянул Егорычев. – Но не думал, что это так серьезно.

– Кто на съезде с трибуны распинался про «звериную, хищническую колониальную сущность?» – Воронов в упор посмотрел на Брежнева.

– А еще звучало: «агрессивность и бешеная подготовка к войне» [143]. – Аккуратно и бесстрастно добавил Косыгин.

– Так что делать-то будем? – попытался вернуть товарищей к конструктиву Микоян.

Присутствующие за столом вершители судеб одной шестой части суши притихли. Одно дело критиковать, и совсем другое – предлагать принципиальные идеи, наверняка весьма далекие от привычного курса партии. Ошибка могла стоить слишком много, неизвестно, когда соратники припомнят сказанное. Впрочем, молчание не затянулось.

– А хватит думать-то, – рубанул сплеча давно точивший зубы на военных Полянский. – Наладим нормальные отношения со всеми странами Европы. Прямые, без участия США. И вообще, роль Америки следует последовательно принижать. Вот скажите, почему гордая Бельгия хуже их?!

– Большая задача… – задумчиво протянул Мазуров. – Но это может дать результат.

– Это полностью противоречит нашим прежним принципам! – возмутился Суслов. – Ведь Сталин принципиально имел дело только с первыми политиками мира, именно так он вывел СССР на один уровень с ними!

– Скажи спасибо Никите! – буркнул Косыгин и, отодвинув подальше пустую чашку, продолжил: – Он постарался так, что теперь никто с нами разговаривать не хочет. Нам что теперь, спокойно смотреть, как Джонсон своих должников заглатывать будет?

– Товарищи! – обратил внимание на себя Шелепин. – Думаю, нам придется вернуть времена многополярного мира. Давайте смотреть на вещи реально и не лгать себе, хотя бы за этим столом. Догнать и перегнать США мы не сможем. Но мы просто обязаны оторвать у США союзников в Европе, а лучше во всем мире.

– Многополярный… – Микоян с легким акцентом покатал слово на языке. – А что, мне нравится! Но, Саша, мы не сможем стать в нем лидером!

– Единственным лидером не станем, это факт. – Александр Николаевич откинулся на спинку стула и устало продолжил, глядя поверх голов: – Но сегодня мы обязаны решить иную задачу. А именно не допустить безоговорочного доминирования США. Пусть даже сложатся третий, четвертый, десятый полюс силы. У нас тогда будет хотя бы возможность маневра. Не глухая стена, как сейчас.

– Саша, мне кажется, что ты упускаешь из виду революционные процессы в развивающихся странах, – начал критику Брежнев со своей привычной полуулыбкой. – На Кубе Кастро очень хорошо начал, вьетнамские товарищи дали достойный отпор империалистам. Вот-вот загорится весь Индокитай, еще хорошие перспективы по Конго и Боливии. Даже на Филиппинах близка победа коммунистов.

– Так прекрасно! – развел руками Шелепин. – Мы постараемся им помогать даже больше, чем сейчас! Но ты же понимаешь, что полностью они смогут укрепиться хорошо если только лет через десять. За это время Европа окончательно превратится в неприступную крепость американского империализма.

– Помогать?! – Леонид Ильич даже не стал скрывать недоумение. – Я опять тебя совсем не понимаю.

Вообще говоря, Брежнев не понимал гораздо больше, чем казалось окружающим. Сторонник компромиссов и мирного урегулирования [144], он всегда боялся увидеть в лице Шелепина и Устинова с Вороновым последовательных и опасных сторонников «классового подхода» к внешней политике, способных довести дело до большой войны ради возвышенных идеалов братской помощи какому-нибудь Вьетнаму или Китаю. Даже свою речь на съезде Леонид Ильич сделал чересчур агрессивной в расчете на одобрение молчаливым большинством бывших сталинских выдвиженцев. А в итоге из него делали чуть ли не «ястреба»!

Первый секретарь не понимал, как известные всему ЦК сторонники «твердой руки и жесткой линии» умудрились сменить свои убеждения на прямо противоположные. Сначала он подозревал тактический ход в предсъездовской борьбе. Потом – хитрость, временное отступление в международной политике. Но чем дольше, тем дальше заходили тектонические сдвиги в работе Президиума. Брежнев кожей ощущал тяжелый груз тайны, вязким пологом окутавшей происходящие события, но не мог даже представить ее смысл. В конце концов, Леонид Ильич попросту запутался в выводах и решил «плыть по течению».