Нил Стивенсон - Движение

— Нет, вы — учёный. Член Societas Eruditorum.

— Лейбниц говорил об этом обществе, но я не знал, что к нему принадлежу.

— Оно не такое, как у них. — Соломон постучал костяшками пальцев по саркофагу храмовника. — В нём нет ни устава, ни посвящений.

— Вы к нему принадлежите?

— Нет.

— Вы мудрец?

— Да.

— То есть у вас есть способы познания, недоступные для нас, учёных. Мы должны пробавляться тем, что даёт нам наша религия.

— Вы напрасно говорите о ней так пренебрежительно. Лучше знать, как вы пришли к знанию, чем получать его извне.

— Енох Роот — мудрец?

— Да.

— Лейбниц?

— Учёный.

— Ньютон?

— Трудно сказать.

— Такое впечатление, что Ньютон просто знает. В голове у него рождается законченное знание, никому не понять как. И черта с два кто-нибудь сделает то, что делает он.

— Да.

— Это чёрно-белое различие, мудрецы и учёные, или есть оттенки серого? Когда меня осеняет удачная мысль, я — мудрец?

— Вы приобщаетесь к мудрости, или магии, или как вы это называете по-английски.

— Сколько сейчас магов? Вы и Енох — два. Возможно, Исаак.

— Представления не имею.

Тут Соломона отвлёк какой-то звук на лестнице. Они с Даниелем посмотрели в ту сторону, ожидая увидеть казака с золотом, но это оказался Сатурн. Он тихо шагнул к ним. Даниель не знал, сколько Сатурн пробыл в крипте и что из их разговора слышал.

— Вы закончили подсчёты? — робко спросил тот.

— Они были несложные, — отвечал Даниель. — Почему вы спрашиваете? Мы нужны?

— Господин Романов спешит.

— Вот как? Куда это он вдруг надумал?

— Мы услышали, что в Хокли собирается народ, — объяснил Питер Хокстон. — Царь спросил, что там. Я имел неосторожность ответить, что скорее всего будут травить собаками привязанного быка. Царь изъявил горячее желание увидеть потеху.

— И кто мы такие, чтобы его задерживать?

— Два светоча науки и еврей заходят в бар… — начал Сатурн.

— Простите?

— Не важно.

— Большинство назвало бы меня просто натурфилософом, а не светочем науки, — поправил его Даниель и кивком указал через стол на Лейбница. — Вот он — светоч.

— Да, — согласился Сатурн, — и он тоже.

И кивнул на дверь в таверну.

Даниель поднял голову и увидел, что к ним входит сэр Исаак Ньютон.

Когда закончилась бычья травля (бык проиграл), Пётр выразил желание угостить всех выпивкой и попросил Сатурна порекомендовать таверну. Туда все и прошествовали.

Даниель как-то давно заметил, что таверны делятся на две категории: одни внутри оказываются гораздо меньше, чем выглядели снаружи, другие — гораздо больше. Таверна, в которую они вошли, относилась ко второй категории, что было хорошо по нескольким причинам. Во-первых, даже без казаков, карликов и прочего сопровождения свита Петра насчитывала двенадцать человек. Во-вторых, двое — сам Пётр и Сатурн — были огромного роста. В-третьих, за то время, пока Исаак шёл от двери к столу, Даниель успел хоть немного очухаться.

Они с Сатурном сидели рядом, лицом к окну и входной двери, Лейбниц и царь — напротив.

— С чего он вдруг сюда заявился? — спросил Даниель.

— Пока мы были в Клеркенуэлл-корте, царь за ним послал, — объяснил Сатурн. — В свой прошлый приезд, несколько лет назад, он был у сэра Исаака на Монетном дворе и остался очень доволен. Сегодня, увидев наши станки для обработки золота, он вспомнил про тот визит и захотел возобновить знакомство с занятным малым, который показывал ему Монетный двор.

Пётр встал и повернулся к двери, так что всем остальным тоже пришлось встать. Самый миг встречи между сэром Исааком Ньютоном и бароном фон Лейбницем прошёл для Даниеля незамечено: от расстройства кровь на какое-то время перестала поступать ему в мозг. Он не упал, и глаза его оставались открытыми, но в голове на полминуты наступило полное умственное затмение.

Когда он пришёл в себя, Сатурн легонько тянул его за рукав. Даниель огляделся и увидел, что стоит он один. Царь пересел на их сторону, чтобы освободить место для Исаака. Даниель втиснулся худым задом между двумя тёзками: Питером Хокстоном и Петром Великим, самыми крупными людьми в помещении. Лейбниц и Ньютон сидели бок о бок — большую неловкость трудно было измыслить. Против света Даниель видел только силуэты их париков, но не различал лиц, что, вероятно, следовало считать подарком судьбы.

Пётр Великий через Кикина обратился к Ньютону:

— Я сегодня о вас думал.

— Весьма польщён, ваше царское величество. Позвольте спросить, в какой связи?

Силуэт Ньютоновой головы слегка наклонился к Лейбницу. Исаак предполагал, что встреча как-то связана с анализом бесконечно малых; вообразите же его изумление при ответе Петра:

— Золото! Я прекрасно помню день, когда вы провели меня по Монетному двору и объяснили, как золото со всех концов мира течёт в Тауэр, чтобы стать гинеями. Сегодня я принял в этом участие: доставил обычное золото из России в ваш банк, а тяжёлое золото с «Минервы» — в казнохранилище доктора Уотерхауза неподалеку отсюда.

Долго молчал Ньютон. Даниель чувствовал (хотя и не мог видеть), как Исаак на него смотрит. Лицо горело, словно от жара Исаакова гнева, и Даниель гадал, способны ли ещё его старческие щёки зарумяниться от стыда.

Ну и наплевать! Ему глубоко безразлично Соломоново золото. Ради Лейбница, чьё имя Ньютон ежедневно смешивал с грязью, и ради того, чтобы продолжить работу над логической машиной, Даниель выступил посредником в сделке по обмену «Соломонова» золота на обычное — сделке, которая, негаданно, всё-таки осуществилась несколько часов назад. «Минерва» наконец избавлена от своего проклятого груза. Джек Шафто, видимо, избежит наказания за чеканку фальшивых монет. Золото в гробнице тамплиеров, формально под надзором Роджера, фактически в полном распоряжении Даниеля. Он шёл к этому много месяцев и сейчас с полным правом мог бы обмывать успех. Единственная загвоздка — Ньютоново отношение к алхимии, но Даниель с годами научился спокойнее воспринимать странности и опасные причуды своих друзей, а то и просто закрывать на них глаза, поэтому не очень задумывался об этой стороне дела.

Все карты спутало появление господина Когана. Скорее всего он безумец, хотя нет сомнений, что он знает про Соломоново золото и твёрдо намерен перевезти его всё, до последней унции, к себе в Санкт-Петербург. Чушь алхимия или не чушь, некоторые в неё верят; среди них попадаются люди влиятельные и даже опасные. Верить в то, что тяжёлое золото пропитано божественной квинтэссенцией, Даниелю, возможно, и не следовало, однако если бы он действовал осмотрительней, некоторых осложнений не возникло бы.

— Это весьма знаменательно, ваше царское величество, — сказал Исаак, — и проясняет многое, до сей поры остававшееся для меня загадкой.