Сергей Константинов - «По полю танки грохотали…». «Попаданцы» против «Тигров»

Когда в нечеткой предутренней полутьме показались первые жмущиеся к земле тени, я поняла, что не ошиблась. Немцев оказалось не так и много, примерно, с отделение, вот только… я-то их видела с высоты командирского сиденья, а наши пулеметчики вполне могли прохлопать. Что ж делать-то? Может, пальнуть из пистолета? Или выстрелить в их сторону сигнальной ракетой? Нет, шуметь нельзя, и я пихаю помощника заряжающего в бок:

– Немцы идут, а наши-то их не видят. Давай ноги в руки, и тихонечко…

– Понял, командир, сделаем. Пистолет дашь?

– Да зачем он тебе? В бой не вступать, это приказ, просто предупреди наших – и мигом обратно. Мы тут вдвоем не справимся, если вдруг начнется. Ясно?

– Есть, – кисло отрапортовал боец, отводя явно разочарованный взгляд от кобуры на моей портупее.

– Давай, не тормози, – отвалив верхний люк, я высунулась из башни. Напоенный запахом отдохнувших за ночь от дневной жары летних трав прохладный ветерок приятно освежал лицо. Не знают тут пока «не тормози», но боец ничего не переспросил – то ли догадался, то ли, наоборот, не расслышал.

Подумав, я все-таки вытащила ТТ и взвела тугой курок. Мало ли… Было тихо, лишь едва слышно шелестели успевшие подсохнуть листья на маскирующих громаду танка ветках. И вдруг тишину раннего июньского утра разорвала оглушительная пулеметная очередь, и следом – вторая, с правого фланга нашей импровизированной линии обороны. То ли заряжающий успел предупредить ребят, то ли сами фрицев заметили. Впрочем, разницы нет. Все, понеслось…

…Мы снова стреляем, переползая с позиции на позицию. Снаряд-заряд-выстрел, снаряд-заряд-выстрел. И так… нет, не до бесконечности, а до последнего снаряда в боеукладке. А снарядов все меньше. Правда, и искореженных, охваченных пламенем остовов машин и танков на дороге все больше. И тех, кто пытается идти в обход, однако так и остается в болотистой почве, погрузившись в нее по надгусеничные полки или вовсе по самую башню. Этих я не трогаю, берегу снаряды. Сами не выберутся – уже хорошо. Стреляем только по тем, кто все еще пытается прорваться по дороге – и хорошо стреляем, практически ни одного промаха. Кстати, та самая, из моего прошлого , батарея имела место быть. Именно так, в прошедшем времени. Два снаряда раскидали подтянутые под покровом темноты пушечки вместе с обслугой, да так, что любо-дорого посмотреть. Да и зенитку мы вовремя заприметили, дав ей время на оборудование позиции. А после превратили в груду искореженных тротилом обломков, хоть и жалко было тратить снаряд. Ну, жалко не жалко, а пришлось, поскольку с семисот метров она вполне могла нас спалить, если бы попала, конечно…

…Смешно. Кто бы мне сказал еще пару дней назад, что можно настолько пренебрегать собственной гигиеной. Хорошо, что я все же не попала в реципиента-женщину: мне тут только месячных, простите за пикантные подробности, не хватало, блин.

В туалет почти не ходим – жидкость выводится с потом, поскольку в боевом отделении под сорок градусов, если не больше. А, гм-гм, «по-большому»? Наверное, просто нечем, ели последний раз вчера… Ну, а насчет умыться? Так об этом и вовсе не думаем. Нет, время-то можно отыскать, передышки в бою бывают, но вот чем? Воду и нехитрый харч нам пару раз приносили местные мальчишки, но мысль тратить ее на умывание кажется не просто кощунственной, а идиотской. Пороховая гарь, кажется, въелась в пропотевшую, покрытую кристалликами соли кожу навечно. Прокоптились мы что надо. На всю, как говорится, оставшуюся жизнь. Скорее б ночь, как же неимоверно, нечеловечески хочется спать…

…Не знаю, о чем там думает херр оберст Раус, а я думаю о наших последних пяти снарядах. И еще о том, что крайний – научилась уже не использовать слово «последний» – авианалет не достиг цели только чудом. Мы-то пережидали налет «Юнкерсов» в щелях, а вот танку досталось. Близким взрывом сорвало-таки гусеницу и напрочь смело всю маскировку. И как только идущий следом «лаптежник» не заметил коробку танка на выгоревшей земле – уму непостижимо. Впрочем, если б заметил, воевать нам больше было бы просто нечем и не на чем. Зато с ремонтом провозились почти полтора часа, пока наши ребята отсекали немецких пехотинцев пулеметным огнем. Хм, смешно, мне отчего-то казалось, что три с лишним тысячи патронов к ДТ – безумно много, и нам ни за что их не успеть спалить. А вот сейчас доложили, что осталось по одному полному диску на пулемет. Да и пулеметы устали, начинают плеваться пулями уже на третьей очереди…

…Третьи сутки, между прочим! Не в том смысле, что начались третьи сутки, а в том, что мы продержались ТРИ дня! Снова вечер. Эта ночь, по-любому, последняя. В танке осталось два выстрела, к пулеметам – вовсе ни одного патрона. Прикинув, приказываю разделить между экипажем остатки пайков (нас осталось всего четверо, двоих вчера прикопали в нами же отрытом окопчике) и поесть. С наступлением темноты на последних каплях горючего вползаем на пригорок, впервые являя немецким взорам – наверняка ж наблюдают, суки! – наш танк во всей красе. И делаем последний выстрел. Неприцельный, просто «в направлении противника». Еще один снаряд я приказываю использовать для уничтожения танка, благо гранат целая сумка. Что б ни случилось, я «Ворошилова» им не отдам. Минирую танк сама, припоминая, что знал об этом мой реципиент, что рассказывал Виктор, и что я успела почерпнуть из Интернета. Взрыв меня, кстати, не впечатлил – сначала глухо ухнуло внутри танка, затем из сорванных ударной волной люков полыхнуло короткое пламя, а вот затем… ничего не произошло. И лишь мгновением спустя здоровенная угловатая башня вдруг покосилась, нелепо задрав вверх ствол пушки.

– Прощай, боевой товарищ… – едва слышно прошептала я, с трудом сдержав слезы. Мои собственные слезы, не реципиента. – И вы, братцы, прощайте. – Я взглянула в сторону, где были похоронены погибшие. – Вечная вам память и слава…

– Прощай… прощайте… – вторили мне бойцы, прекрасно все расслышавшие…

– Все, мужики. Уходим. Нам еще до своих о-го-го сколько топать…

– Слышь, командир, как думаешь, получилось у нас?

– Что получилось? – не поняла я.

– Ну, это, зачем тебя прислали. Историю изменить?

Я помолчала несколько секунд, поочередно разглядывая троих боевых друзей. Закопченных, голодных, смертельно уставших, едва держащихся на ногах.

– Не знаю, мужики. И никто в этом времени не знает. Но очень надеюсь, что да…

В этот раз Наталья предусмотрительно натянула памперс, позабыв почему-то о том, что его тоже надо менять. Ну, позабыла – и хорошо, и не надо ей об этом напоминать, а то девушки – существа странные; начнет комплексовать по поводу исполнения Виктором обязанностей сиделки – фиг ее потом в игру загонишь.