Андрей Колганов - Ветер перемен

В штабе сектора в Смоленске я столкнулся с командиром 31-й осбр Михаилом Ивановичем Смоленцевым. Батальоны его бригады – 128-й и 129-й осб – после взятия Минска поляками несли охранную службу в районе Борисова и Бобруйска. Его зычный голос, вещавший что-то с немалым темпераментом, был слышен издалека. Вхожу и тут же попадаю под прицел его быстрых глаз.

– А, комиссар! – Как-то не желал он выговаривать «заместитель начальника Западного сектора войск ВОХР по политической части». – Вот ты скажи, дело ли это – оголять тылы фронта?

– Не дело, – отвечаю. – Да что случилось-то?

– Еще не случилось. Но может случиться! – Михаил Иванович бьет кулаком по столу, от души, но соблюдая меру. – Гиттис хочет забрать у меня батальон для пополнения войск фронта. Мало ему, что Вторую осбр уже фактически отдали Четырнадцатой армии. Теперь и до моей бригады добрался, как есть раскассировать хочет! – На этот раз он уже не бьет кулаком по столу, а потрясает им перед собой.

– Угомонись, Миша! – прикрикнул на него Чайковский. – Надо будет фронту – так всю твою бригаду отдадим.

– Да? – запальчиво восклицает Смоленцев. – А что у него в тылах будет твориться, Гиттис подумал?

– Ладно, остынь, – продолжал нажимать на него начальник сектора. – Я тебя понял. Переговорю с командзап, попробую утрясти вопрос.

– Товарищ Смоленцев прав, – влезаю в спор, – у нас и так людей не хватает прикрыть все, что нужно. По сути, и брать-то у нас особо нечего. И так, сами ведь знаете, в конце девятнадцатого года отдали целую бригаду. А если еще возьмут, так тут такая анархия начнется, что Гиттис сам за голову схватится. Надо ему объяснить.

– Попробую, попробую, – уже более примирительным тоном отозвался Чайковский.

К счастью, жертвовать нашими скудными силами не пришлось. Вступивший 29 апреля в должность новый командзап Тухачевский издал директиву, согласно которой все войска Западного сектора ВОХР подчинялись РВС Западного фронта. Однако той же директивой Тухачевский предписал сохранить эти войска только для несения их специальной службы и запретил отвлекать их посторонними назначениями ввиду роста местного бандитизма в пределах Витебской, Смоленской, Гомельской и Псковской губерний.

Тухачевский всеми силами пытался исполнить пожелание начоперупресп довести численность дивизий до девяти тысяч штыков. Однако при практически полном отсутствии пополнений из центра сделать это было затруднительно. Все запасные полки были опустошены, с весьма неспокойной линии перемирия с Латвией была снята 11-я дивизия, а еще раньше – 51-я пограничная. Кое-что для фронта дали организации Всевобуча – и все.

Тухачевский подготовил новое наступление. Но и майская операция, предпринятая без сосредоточения значительных сил против польской группировки, которая как раз собрала ударный кулак для своего наступления, была малоуспешной. Белополяков поначалу вновь удалось потеснить, но они быстро оправились и нанесли контрудар. Впрочем, и наступление поляков большого успеха им не принесло – их остановили примерно на линии Полоцк – Бобруйск и по рубежу Западной Двины.

На фронте возникло некоторое затишье – бои продолжались, но без решительных усилий и, соответственно, без решительных результатов с обеих сторон. Именно в этот момент в нашем секторе ВОХР произошла передислокация – 151-й осб убыл в 107-ю осбр, на охрану Нижегородской железной дороги. Взамен же к нам из Саратовской губернии перекинули аж целую бригаду – 25-ю осбр. Все бы хорошо, да бригадой она была только по названию, ибо имела в составе лишь один батальон – 165-й осб.

Вот в роту этого вновь прибывшего батальона, которую расположили в Себежском уезде Витебской губернии, и надо было мне отправиться для проведения политзанятий. Да заодно и прощупать, как там с политико-моральным состоянием нашего пополнения.

При иных обстоятельствах от этой поездки можно было получить немало удовольствия. Себеж – старинный городок, очень живописно расположенный у северной оконечности узкой перемычки, разделяющей два красивых озера – Себежское и Ороно. Но военные будни позволяли уделять этим красотам – даже в самом лучшем случае – лишь мимолетное внимание.

Если до этого момента мои воспоминания… Мои? Осецкого, конечно. Хотя уже давно я почти не отделял собственную личность от личности Осецкого, эти воспоминания были все-таки его, а не мои. И вот его воспоминания, до этого момента лишь бегло скользившие по событиям, в которые он был погружен во время службы в войсках ВОХР, вдруг приобрели объемность, детальность, можно даже сказать – красочность. Вот и себежские озерные пейзажи вдруг вспомнились.

Стояла жаркая июньская погода, когда я (ну, пусть будет я: ведь теперь эти воспоминания принадлежат и мне тоже) отправился с попутными эшелонами сначала от Смоленска до Витебска, затем от Витебска до Великих Лук, а уже оттуда, проторчав двое суток на станции, – до города Себежа, уездного центра Витебской губернии (затем, с двадцать четвертого года, перекочевавшего во Псковскую). Разыскав казармы, где квартировала 2-я рота 165-го осб, нашел ротного командира – молодого парня с окающим волжским выговором, довольно-таки споро распоряжавшегося в своем ротном хозяйстве, предъявил ему свои бумаги и представился.

– Ну будем знакомы, – протянул он мне руку, мельком просмотрев бумажки. – Федор Иванович Рюриков. («Ого, – мелькнула непрошеная мысль, – прямо-таки «царь Федор Иоаннович» нарисовался».)

– Осецкий, Виктор Валентинович.

День уже начал клониться к вечеру, поэтому, не мешкая, роту (за исключением, понятное дело, караульных и исполнявших наряды) собрали для политбеседы во дворике у казармы. В помещение решили не идти из-за духоты по летнему времени. А во дворе росло несколько старых лип с пышными кронами, в тени которых можно было спастись от жары. Если бы они еще и цвели, то с их благоуханием дворик вообще превратился бы в райское местечко. Но для цветения было еще рановато.

Золотисто-розоватое предзакатное солнце уже начало цепляться за верхушки деревьев, и длинные тени накрыли почти весь двор. Красноармейцы рассаживались на нескольких скамейках, на вынесенных из казармы лавках, а для докладчика даже притащили стул и стол из красного уголка. Оглядев двор, прикинул численность роты. Да, негусто. Здесь около сотни, а всего, пожалуй, наберется не больше чем сотни полторы штыков.

Рассказав о внутреннем и внешнем положении Советской Республики, перехожу собственно к беседе. Вопросы посыпались как горох. И большинство – насчет разверстки.

– Мы линию Советской власти со всем нашим усердием поддерживаем, – степенно выговаривал парень лет двадцати двух – двадцати пяти (на мужика еще явно не тянет) в линялой, почти до белизны, гимнастерке, носившей следы довольно аккуратной починки. – Помещиков на штык, землю поделили, власть теперь сами избираем – все это хорошо. А вот то нехорошо, что землю-то дали, а хлебушек-то забирают! – с нажимом произнес он последнюю фразу.