Попова Александровна - Пастырь добрый

— Майстер Ланц являлся сюда, говорил с вами о страхах Штефана? — спросил он негромко, глядя на крючок из крепкой, наверное, кольчужной проволоки; тот покривился.

— Да, он приходил. Я едва со стыда не сгорел, когда узнал, что мой сын наведывался в Друденхаус рассказывать небылицы.

— Вы предпринимали какие-нибудь меры?

— Меры? — с нервозным смешком переспросил Мозер. — Да, меры я принял. Выпорол как следует, чтобы не морочил людям голову.

Вот так, подумал Курт, поморщась, точно от боли. В ответ на просьбы о помощи парень получил ремня от отца и порцию равнодушия и насмешек от тех, от кого этой помощи ждал. И, в конце концов — что? Смерть?..

— Вы что-нибудь меняли здесь? — спросил он и, не услышав ответа, обернулся к хозяину дома. — Я подразумеваю — вы прикасались тут к чему-либо после того, как обнаружили исчезновение Штефана? Окна, двери, вещи — все так, как было?

— Я ничего не трогал. К чему мне это…

— Стало быть, дверца шкафа была открыта? — уточнил Курт, и кожевенник нахмурился, отозвавшись с неприкрытым раздражением:

— Вы не можете всерьез об этом говорить, майстер Гессе. Я вполне отдаю себе отчет в том, какими делами д олжно заниматься Инквизиции, однако ж рассматривать хоть бы и в теории…

— Была или не была? — чуть повысил голос он, оборвав его на полуслове, и Мозер натужно кивнул:

— Да, была. И что с того?

— При том, как ваш сын был напуган тем, что происходило… или — ему казалось, что происходило… в его комнате — как вы полагаете, он уснул бы, не накинув крючка?

— Значит, — нетерпеливо возразил кожевенник, — крючок он снял утром!

Курт вздохнул, не оспорив слов Мозера и не согласясь с ними; бросив взгляд на стул, криво сдвинутый в сторону от шкафа, он неспешно приблизился к окну, хотя и отсюда было хорошо видно, что рама с цветными стеклами укреплена уже по-зимнему, гвоздями с загнутыми шляпками.

— Вы первый просыпаетесь в этом доме, верно? — не столько спросил, сколько констатировал он и, не дождавшись ответа, продолжил: — Засов на двери — вы ведь задвигаете его на ночь?

— Опускаю, — уточнил Мозер, — но к чему вы это?

— Засов был опущен этим утром?

Мгновение тот безмолвствовал, то ли припоминая, то ли пытаясь понять, к чему клонит этот странный следователь, и, наконец, кивнул:

— Да, был. Каждое утро его снимаю я, так было и сегодня.

— Итак, — подытожил Курт негромко, — окно забито, засов на двери был утром опущен; ставни первого этажа, да и прочих комнат, я полагаю, в том же виде. Когда вы уходили в лавку, в доме оставалась бодрствующей прислуга (если мне верно передали), которой ваш сын также на глаза не попадался, и никто не видел его ни за завтраком, ни выходящим из дому; стало быть, ни в какое иное время, кроме как ночью, он из дому уйти не мог. Я все точно говорю?

— Да, но… — начал Мозер и осекся вдруг, побелев щеками и метнув в сторону злополучного шкафа настороженный, неверящий взгляд. — Но как же… Это ж попросту вздор, небывальщина!..

— Вы сами едва не сказали это, майстер Мозер, — вздохнул Курт, вновь подступив к приоткрытой дверце. — «Но как же» тогда Штефан покинул дом. А все свидетельства указывают на то, что его уже не было, когда проснулись вы. И кроме того… Одежда, лежащая на этом стуле — та, в которой он был накануне? Простите меня за резкость, однако ж, не голым ведь он ушел из дому.

Тот не ответил, однако и возражать более не стал, и по сорванному дыханию за плечом неясно было, сдерживает ли хозяин дома не приличествующие мужчине слезы или же почти явленные ему доказательства сверхобычности произошедшего ввергли его в возбужденность и растерянность. Курт смолкнул тоже, осторожно, медлительно ведя ладонью по косяку шкафа, словно надеясь нащупать некий незримый след. Хотелось бы знать, подумал он невольно, припомнив осунувшееся лицо Томаса Штойперта после его прогулки по городу, как это — ощущать события, которых не видел, и видеть то, о чем не знаешь…

Рука его замерла, когда пальцы коснулись петли для крючка — петля шаталась в плотном дереве бруса. Курт присел подле шкафа на корточки, присмотревшись. Древесные волоконца вокруг гнутой проволоки, вбитой в косяк, смялись и выщербились.

Стараясь двигаться неспешно и без суеты, он прикрыл дверцу, накинув крючок, и дернул ее на себя; после нескольких рывков прыгающий крючок с лязгом выскочил из петли, и дверца распахнулась настежь.

— Смотрите, майстер Мозер, — еще тише, чем прежде, заговорил Курт, наконец. — Даже просто закрытая дверка сидит плотно. Она не открывается сама по себе. Если ваш сын и в самом деле видел, как она отворяется — в том виновны не скверная работа плотника, не рассохшееся дерево и не сквозняки. А теперь взгляните вот сюда. Эту дверцу пытались открыть, когда она была заперта на крючок; видите, как расшаталось дерево у петли? Дверцу дергали, дергали сильно, и, в конце концов, фактически взломали.

— «Пытались»? «Взломали»?.. — подавленно переспросил Мозер. — Кто?

Дать компрометирующий его ответ «не знаю» Курт, благодарение Богу, не успел: на пороге комнаты, испуганно и настороженно заглянув, явилась невысокая пухлая женщина в посеревшем от частых стирок переднике — вероятно, та самая, чьи всхлипы доносились до него с кухни.

— Что еще? — не слишком любезно осведомился хозяин, и та вжала голову в плечи.

— Там господа из Инквизиции, — шмыгнув носом, пояснила она, косясь на Мозера исподлобья со смешением порицания и жалости. — Впустить требуют…

— Ваши? — пытаясь за суровостью в голосе укрыть свою взволнованность, бросил кожевенник. — Серьезно подошли к делу. Что вы скажете, когда тело моего мальчика найдут на улице?

— Я искренне вам сочувствую, — с невольным раздражением отозвался Курт, поднявшись с корточек, но глядя по-прежнему на крючок двери. — И я не стану вас обнадеживать; я не буду говорить, что не все еще потеряно, и я не скажу вам, чтобы вы не отчаивались. На то, что сын ваш жив, надежды нет. Я скажу то, что сказал бюргермайстеру: все, что вам остается — месть. И если вы хотите хотя бы отомстить виновнику — дайте нам работать.

— По-вашему выходит, майстер Гессе, что мстить мне доведется шкафу.

— Везде люди, — возразил Курт убежденно, принудив себя сбавить жесткость в голосе. — Живые или мертвые. Виновник есть всегда, вольный или невольный. А хоть бы и не человек — с этим тоже можно сквитаться.

Мозер кинул скептический взор в его сторону, однако спорить более не стал, замерев взглядом на вошедших, и он едва не перекривился, услышав то, что услышать ждал.

— Почему старших дознавателей нет? — хмуро осведомился хозяин дома. — Почему пропажу моего сына расследуют…

— … сосунки? — подсказал Курт холодно; тот смутился, как-то разом и понурившись, и выпрямившись, точно идейный еретик на первом допросе.