Юрий Туровников - Абсолютное зло

— Прям-таки всех! — ухмыльнулся Зотов.

— Абсолютно! Даже этой уборщицы, — следователь кивнул на дверь. — И твои, в том числе. Просто никто этого не знает. Тайна следствия! Во-вторых, это, определенно, его окурок. Отвечаю на твой следующий вопрос. Вижу, ты даже рот открыл, чтобы его задать. Видишь замок на баке? Следовательно, куда он мог деть сигарету? Только выбросить или забрать с собой. Курить на улицах никто не рискует, заплатить пять тысяч империалов штрафа — дураков не найдется. Плюс, лишние свидетели. Зачем привлекать внимание? Его это окурок, стопудово.

— Слушай, а зачем они мусор запирают? — удивился Владимир.

— Чтобы БОМЖи не раскидывали, и чтоб жители близлежащих домов свой не выбрасывали. Кто за вывоз платит, тот и выкидывает! У нас в доме у каждой парадной свой бак, подписанный. У меня даже собственный ключ от него имеется.

— Идиотизм, — сплюнул под ноги журналист.

— Согласен, — Воронцов нажал кнопку на брелоке и «Майбах» весело отозвался.

Зотов пошел за сыщиком.

— Слушай, я вот никак не пойму, почему запретили курить на улице? Неужели табачный дым приносит больше вреда, чем автомобильные выхлопы и выбросы в атмосферу и реки всякой дряни с заводов и фабрик, которые еще работают?

Виктор остановился и посмотрел на журналиста.

— А чего ты меня спрашиваешь? Напиши об этом в своей газете, подними тему, раскрой ее.

— Это никому не интересно. Всем скандалы, интриги, расследования и секс подавай, — ответил Владимир. — А если все вместе — бомба!

Воронцов промолчал. Народ уже давно ничего не интересует кроме денег.

Будут «бабки», будет и все остальное. Сыщик сел в «Майбах», дождался, когда Зотов закроет дверь, и надавил на педаль газа.

Виктор сидел и крутился в просторном офисном кресле со встроенным массажером, то и дело поглядывая на монитор. Минуты ожидания превратились в часы. Вокруг капитана гудели, скрежетали и светились разноцветными лампочками сотни различных приборов, собранных в республике Чина и призванных служить на благо народа Русландии. Центрифуга натужно завывала, отделяя из окурка ДНК подозреваемого. Наконец, монитор моргнул, а колонки наполнили лабораторию звуковым сигналом, который воспаленный мозг следователя воспринял как паровозный гудок. Воронцов вздрогнул и замер. На экране появились данные. Подъехав к столу, капитан заколотил пальцами по клавиатуре и вел полученные данные в программу распознавания и нажал клавишу ENTER. Вновь потянулись томительные минуты ожидания.

Воронцов закурил, закрыл глаза и откинулся на спинку. Нашарив на подлокотнике кнопку, Виктор вдавил ее пальцем, и кресло завибрировало, распространяя по уставшему организму следователя блаженную негу.

Неожиданно для самого себя работник сыска задремал. Капитан был профессионалом: через двадцать минут он обязательно проснется. Это привычка выработалась у него с годами.

Воронцов видел сон…

Погода была чудесная, светило солнце, и на небе не было ни облачка.

Пьяные могильщики стояли в стороне и курили. Кладбище не располагало к приятного рода мыслям. Шум приближающегося автобуса Виктора раздражал. Он осознавал, что умер, но это его, почему-то, не беспокоило.

Сейчас начнется. Прижизненные знакомые вывалят из провонявшего потом ПАЗика, и начнут рыдать, о том, как им его жаль, какой хороший он был, и тому подобный бред… Лицемеры!

«Жарко-то как! — подумал Воронцов. — Выходят. Нет, ну так нельзя! Это уже ни в какие ворота не лезет! Они на похороны пришли или на гламурную вечеринку?!».

На жене покойного одежды меньше, чем на Еве. Друзья тупо ржут в кулак, ну им простительно. От ярких красок режет глаза.

«У меня снова есть жена?»

Виктор твердо знал, что эта особа его супруга. Была. Во сне.

«Так… Друзья, друзья друзей, их друзья. Да я и половину народа не знаю.

Жара. Сейчас сдохну! Хотя, куда уж дальше?! Сейчас вынесут. Интересно, во что они меня одели? Сволочи, хоть всплакнул бы кто. Ну вот, поставили на табуреты среди убогих могил, покосившихся оград и крестов. А ведь все могло бы быть по-другому…».

Ухоженное Арлингтонское кладбище, усеянное зеленой травой.

Аккуратные могильные плиты, ухоженные и строго одетые провожающие.

Виновник в ярком и сияющем гробу, в охрененной форме морпеха, а не…

«Суки!».

В старых джинсах и потрепанной кожанке.

«Молчат, будто сказать про меня нечего. Ну, не тяните, закапывайте уже!

А ведь это можно было сделать красиво…».

Боевой генерал произносит офигенную речь о том, какой покойный был герой, как достойно сражался и не менее достойно откинул копыта. И, судя по всему, рога тоже…

«Что за урод трётся возле моей жены? Кто же он такой? А он бы мог быть моим…».

Боевым товарищем, которого покойный спас, прикрыв собой, заслоняя от множества пуль. Он стоит рядом и держит супругу погибшего за руку.

«А не за задницу!».

И говорит шепотом, как ему жаль, и какой павший в бою был крутой, что он (друг) обязан ему (погибшему) жизнью, и что если бы не Виктор… Все тот же боевой генерал, поправив мундир и фуражку и приняв из рук морпеха государственный флаг, поворачивается и четким строевым шагом идет к вдове героя и передает флаг ей.

«Почему-то странные ассоциации возникают при виде передачи этой посмертной награды».

Вместо генерала возникает добротная русская баба. С длинной косой и кокошником на голове. Флаг в руках превращается в ароматный и румяный каравай, с солонкой наверху. Скорбящие сослуживцы оборачиваются Урановскими бабушками, которые на несколько голосов горланят зарубежные хиты прошлых лет.

«Стоп. Ага, закапывают. Ну, вот и все. Церемония та ещё».

Невесть откуда взявшийся черный кот, помочился на свежезакопанную могилу.

Вдова подходит к холмику.

«Ну, сейчас она что-нибудь скажет, уронит слезу».

Она открыла свой миленький ротик и произнесла… Нет, не:

— Дорогой, я буду вечно помнить тебя и не смирюсь с твоей смертью. Я проживу остаток своей жизни в скорби…

А: — Гори в Аду, жалкий ублюдок!

Виктор открыл глаза и подумал:

«А, реально, если я умру, кто придет на мои похороны? Как и где меня погребут? Припомнят ли мои заслуги? Всплакнет ли кто над могильным холмиком? Хотя, кому рыдать? Ни детей, ни жены, ни прочих родственников».

Капитан помотал головой, отгоняя мрачные мысли.

Колонки вновь издали пульсирующий звуковой сигнал, похожий на тот, коим микроволновые печи извещают своих хозяев о том, что чертов горячий бутерброд опять, падла, перегрелся и сыр растекся по блюдцу. Или наоборот: тарелка раскалилась — в руки не возьмешь, а суп до сих пор ледяной.