Лев Портной - Хроники похождений

В очередной раз наполняются рюмки, доктор роняет на пол книжицу в кожаном переплете, а наклонившись за нею, обливает ее анисовой.

— Вот неудача! — старик стряхивает жидкость.

Я замечаю надпись на кожаной обложке — «Visum et Repertum». [59] Увидел и записал (лат.). Книжица вновь занимает место под мышкой у доктора.

Продолжается дегустация самбуки. И опять я не улавливаю тончайших оттенков, а он не находит радости в том, чтобы жахнуть на одном дыхании. На лице доктора Флюкингера проступает узор из мельчайших сосудов. Гости, решившие, что мы устроили состязание на предмет, кто первый свалится, требуют, чтобы я дал фору старику: как-никак я намного моложе. Я иду на поводу у толпы и выпиваю залпом две рюмки подряд. Доктор Флюкингер выходит из себя от негодования. Он кричит, что теперь у меня забиты рецепторы, понижена чувствительность и я не смогу оценить волшебный аромат самбуки. Он требует, чтобы я два раза подряд пил по его рецепту. Он наполняет рюмки и опрокидывает баночку с зернышками кофия. Махнув рукой и заявив, что кофий — это не главное, он чиркает спичкой. Руки не слушаются его, спичка ломается, не загоревшись, книжица в кожаном переплете выпадает, но Аннет ловко подхватывает ее. Он выхватывает вторую спичку и роняет ее. Вдруг, вспомнив о чем-то, доктор Флюкингер оглядывается по сторонам и что-то ищет обеспокоенным взглядом. Заметив книжицу в руках Аннет, он отбирает ее и зажимает под мышкой.

— Ну, маркиз, продолжим!

Он чиркает спичкой, и тут случается неприятность. Никто не понимает, как это произошло, но под мышкой у доктора вспыхнула пропитанная анисовой книжица. Видимо, горящая головка спички, сломавшись, отлетела прямо в предплечье доктора. Другого объяснения произошедшему просто нет. Книжицу в кожаном переплете и кафтан старика охватывает пламя. Толпа в панике отступает, женщины ахают и падают без чувств. Книжица падает на пол, и в ту же секунду загорается паркет там, где доктор пролил анисовую. Несколько наиболее расторопных офицеров бросаются на помощь. Кто-то из них срывает скатерть и принимается сбивать пламя с горящего человека. Сам доктор Флюкингер неприлично ругается и, не обращая внимания на то, что горит сам, пытается вырваться из рук спасителей к пылающей на полу книжице.

— Пустите, пустите меня! — надрывается он.

Офицеры, полагая, что старик обезумел от боли, еще крепче пеленают его в скатерть.

— Уберите немедленно это! Иначе сгорит вся резиденция! — кричит дворецкий.

Подоспевший лакей щипцами хватает горящую книжицу и кидает ее в камин, в котором, несмотря на теплые дни, поддерживают огонь.

Доктор Флюкингер ревет как раненый зверь. Но офицеры выпускают его, лишь убедившись, что пламя потушено и одежда не горит. Старик бросается к камину и голыми руками выхватывает то, что осталось от книжицы. Вновь вспыхивает кафтан, офицеры спешат на помощь к доктору, а он перебирает рассыпающиеся в золу страницы, и по щекам его катятся слезы. Мне крайне неловко, чувствую себя повинным в несчастье старика. Мартин фон Бремборт успокаивает меня, говорит, что не стоит принимать близко к сердцу чудачества доктора Джонатана Флюкингера, и предлагает выпить. Мы успеваем выпить по две рюмки шнапса, когда появляется Аннет и из-за спины бургомистра строит мне сердитые глаза. Выбрав удобный момент, она уводит меня. Мы уезжаем.

Утром я открываю глаза и понимаю, что, если сделаю еще какое-нибудь движение, сердце не выдержит.

— Жак, скотина, — зову я каналью, собравшись с последними силами.

— Никакого Жака и никакого скотина здесь нет! — сердито кричит Аннет.

В слове «скотина» она делает ударение на последний слог.

— А кто здесь? — спрашиваю я.

— Здесь есть маркиз, который вчера напился так, что превратился из de Mender в de Cochon, — заявляет Аннет.

— Лерчик, солнышко, да ладно тебе дуться-то! Ну, перебрали вчера немножечко. Не забывай, я все-таки русский граф, а не француз.

Аннет садится на край постели.

— Граф он!

Я пытаюсь дотянуться до нее, но девушка отталкивает меня. Я опрокидываюсь на подушки и, отказавшись от попыток обнять ее, закладываю руки за голову.

— Рольмопсъ твою щуку! А что с моей головой?! — эту фразу я выкрикиваю по-русски.

Аннет смеется, показывает мне язык и выбегает из комнаты. Я тщательно ощупываю голову, но, кроме бровей и ресниц, не нахожу на ней ни одной волосинки.

— А что с моей головой? — опять восклицаю я, но уже по-французски.

— Что с моей головой?! Что с моей головой?! — дразнится Аннет, выглядывая из-за дверей. — Пить надо меньше.

— Но не мог же я спьяну побриться наголо! — возражаю я.

— Не мог, — соглашается Лерчик. — Это я обрила тебя.

— Ты?!

— Я.

— Зачем?!

— В наказанье. Чтоб не нажирался до поросячьего визга.

— Очень мило. Принеси уж зеркало, хоть взгляну на себя.

— Нет тут никаких зеркал!

— Как нет зеркал?! Должно же быть хотя бы одно зеркало!

— Нет, ни одного!

— Лерчик, дай же мне взглянуть-то на себя! Мало того, что обрила меня наголо, так еще и посмотреть мне на себя не даешь!

— Ну, ладно! Чего ты смотришь так на меня? — она дергает меня за руку. — Ну, по глупости я натворила это. Просто очень обиделась на тебя и хотела отомстить. А зеркала здесь, правда, ни одного нет. Забыли про них. Ну, потом посмотришь на себя. А может, и нет! Поживем здесь месяца два, как раз и волосы твои отрастут.

— О, боже мой! — восклицаю я. — Какие два месяца?! Мне в Санкт-Петербург необходимо срочно вернуться! Доложить графу Безбородко…

— Ну, доложишь ты графу, доложишь! — надувает губки Аннет. — Через два месяца. Ну, скажешь, что болен был…

— Лерчик, это несерьезно, — мотаю я головой. — Я выполняю ответственную миссию и должен срочно отправиться в Санкт-Петербург… А волосы? Да хрен с ними! Все равно под париком не видно! Так что не думай, я не сержусь на тебя…

— Не сердится! — вспыхивает Аннет. — Он не сердится! Скажите на милость! Это кто тут на кого не сердится?! А я сержусь! Сержусь!

— Слушай, у меня и так голова раскалывается после вчерашнего! Дай мне выпить что-нибудь. В этом доме есть анисовая или хоть что-нибудь? Огуречный рассол хотя бы.

— Ладно-ладно. Раскричался! — с этими словами она исчезает за дверью.

Я падаю на постель и замираю в неуклюжей позе. Сил устроиться поудобнее у меня нет. Если пошевелюсь — голову разнесет, как пороховую бочку. Открывается дверь, она скрипит так, что легче вытерпеть скрежет когтей саблезубого тигра. Входит Аннет с подносом в руках, на подносе — рюмка и графин.

— О, ты моя радость, спасительница моя! Налей, налей мне рюмочку! — прошу я.

— Ага! Размечтался! Сам нальешь.

— Радость моя, у меня сил нет! Ну, одну, только одну рюмочку! Вторую я налью сам!