Ричард Арджент - Рыцарь зимы

– Наверняка произошло что-то еще, и Анжелика не смогла вернуться за нами, – произнес Патрик. – Она никогда бы не бросила нас в таком отчаянном положении.

– Может, ее вообще уже нет в живых, Артур, – добавил Тоби. – Ты об этом подумал?

Но не в обычаях Артура испытывать скорбь или вину из-за события, которого, возможно, вовсе не было.

– Я в этом сомневаюсь, – упрямо произнес он. – Эта девчонка живуча как кошка. Клянусь, она и есть кошка, самая настоящая. Она заставила хозяев буквально есть у себя с руки.

– Я не желаю слышать злых слов в ее адрес, – произнес Тоби, великодушный, как всегда. – Ни единого, запомни! Мне очень жаль, что тебе нанесли такое увечье, но, если ты будешь очернять Анжелику, я подобью тебе второй глаз!

После этого предупреждения Артур благоразумно предпочитал держать язык за зубами, когда речь заходила об Анжелике.

Мессауд по-прежнему был с ними и даже присоединился к их труппе. Он многое успел повидать в жизни, был и погонщиком верблюдов, и пиратом, и надсмотрщиком за рабами, и переводчиком, и вот стал актером.

– Я буду играть роль женщины с великой радостью и страстью, – пообещал он Патрику. Мессауд теперь куда более бегло говорил по-английски. – А вы сделайте мое лицо прекрасным.

– Мы, конечно, постараемся, – с сомнением протянул Тоби, – но ты немного староват – к тому же твоя кожа высушена солнцем.

– Немного масла, немного втираний, и Мессауд превратится в Нефертити! О его красе будут говорить повсюду, от Геркулесовых столбов до далеких берегов Черного моря! Мужчины будут готовы отдать жизнь за один взгляд на Мессауда. Женщины будут рвать на себе волосы, потому что никогда не смогут сравниться с его красотой!

– В самом деле? – спросил Артур, которого черная повязка на одном глазу даже красила. – Ты в этом уверен?

– В любом случае, похоже, этот бывший Византий – вполне подходящее местечко, чтобы заработать себе на хлеб, – произнес Патрик. – Здесь повсюду богатые купцы. Есть капитаны кораблей и генералы армий. Хватает рыцарей, сатрапов, принцев и епископов. Повсюду струятся монеты. Этот город – мировой рынок. Я чувствую аромат тысяч приправ, вижу мириады фруктов, слышу великое множество языков. Скоро мы соберем достаточно денег, чтобы вернуться в Анг…

Пока он говорил, по другую сторону рынка прошел священник – высокий человек с длинной бородой. Патрик уставился на него и провожал взглядом до тех пор, пока тот не скрылся в толпе.

– Патрик, – с беспокойством произнес Тоби, – что случилось?

– Мне просто показалось, что я увидел человека, которого мы знаем.

– Это же был священник, – удивился Артур. – Мы разве водили с ними знакомство?

– Не припомню такого.

– Тогда откуда мы можем знать его? – настаивал Тоби.

Патрик покачал головой:

– Нет, вы правы. Но мне стало не по себе. Не знаю почему.

Мессауд ответил:

– Потому что ты не любишь церковь, а? Они забирают деньги у людей вроде нас с тобой и сами богатеют.

Патрик рассмеялся:

– Что ж, не без этого – многие священники в наши дни продажны.

– Значит, дело в этом, – кивнул Артур. – Вот почему тебе стало не по себе.

Патрик кивнул.

– Священники… – снова протянул он и затем произнес: – Что ж, к чему стоять на месте? Лучшего места для начала нашей карьеры здесь, чем рынок, просто не найти. Мессауд, доставай румяна и пудру. Артур, ты у нас нынче герой дня…

– Но ведь ты обычно играешь главную роль, Патрик, – возразил одноглазый актер.

– Да ведь повязка у тебя на глазу, а сегодня мы ставим «Пиратов-варваров». Центр сцены твой. Тоби, боюсь, тебе придется изображать моряка, а я буду жертвой…

Все шло гладко – Патрик вновь принялся командовать, и остальные, преисполнившись уверенности, выполняли его распоряжения.

Эндрю давно не мылся, зарос щетиной, его одежда истрепалась, глаза ввалились, вокруг них виднелись темные круги. Его могла бы беспокоить не слишком приглядная внешность, если бы внутренности не сжигал неумолимый голод. В данный момент он ползал под столом. Единственное, что имело значение, – урвать следующий кусок, по случайности выроненный едоком. За столом сидели рыцари-тамплиеры. Неподалеку от Эндрю кружили собаки, дравшиеся с ним за объедки.

Состоялся суд, и юношу признали виновным в симонии. Его лишили накидки, подбитой куртки, которую он носил под доспехами, и самих доспехов. Все его наряды заперли в шкафу. Он остался в тонком белье и должен был сам заботиться о себе. Ему не дозволялось ходить на ногах. Преступник среди рыцарей-тамплиеров должен передвигаться на четвереньках. Костяшки рук стали его второй парой ног.

– Пошел прочь от меня, паршивый пес! – воскликнул рыцарь и пнул Эндрю под столом. – Добывай себе еду сам!

Тамплиеры заговаривали с ним лишь для того, чтобы оскорбить. Ни у кого не находилось для него доброго слова. Всем запрещалось пытаться его утешить, обращаться с ним вежливо или предлагать помощь. Даже Джон из Реймса не хотел иметь с ним ничего общего. Таков закон. Одо наложил бы наказание на любого рыцаря, посмевшего проявить сочувствие. Последний тамплиер, наказанный подобным образом и переживавший унижения и угнетение от своих товарищей, умер от собачьих укусов, отравивших его кровь. Он не получил никаких почестей на похоронах.

– Полгода, – сказал Одо Эндрю, – тебя будут презирать, отвергать и оскорблять. Если тебе это придется не по вкусу, ты можешь в любой момент уйти, но в таком случае ты навсегда потеряешь свое место среди рыцарей храма. Тебе не будет дозволено носить белую накидку. Ты будешь навеки изгнан из наших рядов.

Наказание, которое было назначено Эндрю, представлялось ему не таким уж страшным, если затем он получит дозволение вновь надеть белую накидку с кроваво-алым крестом спереди.

Он хныкал по ночам от боли – многочисленные синяки и ссадины, остававшиеся после побоев, мучительно ныли. Он спал в грязных углах, если только его оттуда не вытаскивали те, кому случалось его заметить. Смеющиеся поварята тягали его за ноги и сбрасывали с каменных ступеней или, подстрекаемые посудомойками, поднимали на ноги, чтобы девицы могли плюнуть ему в лицо. Эндрю выносил это обращение стойко и покорно, поскольку после этих забав ему частенько перепадали какие-нибудь объедки. Он превратился в жалкое существо, грязное, отвратительное на вид, покрытое болячками и синяками, по которому ползали вши и блохи.

Изгнанник.

Более того, когда ему вернут рыцарский титул и все привилегии, Эндрю будет запрещено вымещать зло на братьях по храму Соломона и даже на слугах за то, что они оскорбляли и унижали его. Пока он оставался псом, обращаться с ним как с последней тварью вменялось им в обязанность. Вернув свою накидку, Эндрю не имел бы права ворваться в кухню и избить там всех до полусмерти. Это было частью наказания – получать лишь презрение и пинки от подметальщиков, поваров, посудомоек. Более того, если бы им вздумалось обращаться с ним по-другому, магистр и рыцари наказали бы их за это. Слуги были обязаны превращать его жизнь в ад на земле, пока Эндрю бегал на четвереньках по замку.