Виктор Шайди - Иероним

– Хватит, – прозвучало в голове.

Адольф прокусил себе лапу острыми белыми зубами и положил ее на край чаши. Я, перевязывая свой порез чистой тряпицей, завороженно смотрел, как густая темная жидкость сбегала по стенкам сосуда, пузырилась, смешиваясь с пурпурно-красной, окрашивая в темно-бордовые тона. Отдернув лапу, Адольф лизнул быстро затянувшуюся рану и призывно уставился на меня желтыми глазами.

– Пора.

Я крепко взял вампала за лапу одной рукой, в другой сжимая чашу. В голове зазвучали слова и звуки непонятного наречия, то усиливаясь, то практически стихая. Адольф мысленно произносил странный стих, от которого сгущалось пространство, уменьшая свет единственного светильника. Мурашки пробежали по позвоночнику, трусливо спрятавшись в пятках. Страх кольнул грудь. Адольф наклонил морду и по-собачьи отхлебнул из чаши. Темно-рубиновые капельки побежали по краям пасти, прокатились по рыжей шерсти, хлюпнув в сосуде. Нисколько не колеблясь, отогнав остатки сомнений, я запрокинул чашу – залпом выпив густой солоноватый напиток, без остатка.

Горячий ком подкатил к горлу.

Адольф вонзил когти мне в ладонь и, свободной лапой схватив за край доспеха, резко притянул рыжую морду к моему лицу. Желтое море выплеснулось из глаз вампала, поглощая мысли и разум. Судорога сковала тело. Пространство, молотом ударив по голове, рассыпалось на мелкие осколки.

Империя Карла Великого

Северная обитель пастырей

18, савато Нисана 334 года от прихода Основателя

Послушник летописца Большой Книги Времен Алфений

Лист второй (даренный великодушно послушником Онисимом)

Прочтя мой скромный труд, брат на дороге исправления – послушник Онисим, одарил чистым листом пергамента из запасов покойного отца астронома. Пока отец настоятель и совет Северной обители разгадывают загадку треххвостого небесного знака и выбирают на высокий пост нового отца астронома из старших братьев, прошедших искус мирскими соблазнами, я смиренно отбываю повинность во владениях отца эконома Бонифатия.

Владения сии обширны, и дорог пути исправления великое множество, начиная от построек со скотом и кончая кладовыми с толстыми обительскими мышами, коих приходится ловить и отправлять вниз по ручью, авось и выплывут. Смертоубийство в обители строго запрещено, даже свиней и тех приходится выводить за стены, дабы пополнить кладовые мясом. Последнего кота, как рьяного душегуба и безжалостного к мышиной пастве злодея, с позором изгнали еще в прошлом году. Но кот сей разбойничий, обладая обительским образованием и черной хитростью, поселился невдалеке вниз по ручью и вносил свою постоянную лепту в немилостивую судьбу толстых мышей, пойманных братией и отпущенных на волю в журчащее Провидение. Видели его неоднократно, поджидающего на берегу выплывших серых жертв. Изгнать сего ирода не представлялось возможным, так как лес создан для проживания земных тварей, и кот сей бандитский имел на него полное право.

Рассказываю о сем коте, потому что он первый узнал о грозившей опасности и пытался предупредить братию и изгнавшего его отца настоятеля.

Ближе к обедне, переваливаясь от трудов своих кровожадных, бандитский кот подошел прямо ко входу в обитель, что, правду сказать, никогда до сего часа не делал, видать затаив обиду на отца настоятеля, так с ним поступившего, и принялся противным завывающим голосом возвещать о грозившей братии опасности. В обители, окромя другой живности, язык сей протяжный никто не понимал, посему воющего кота отогнали послушники. Но глашатай опасности забрался на дерево и оттуда, насмехаясь над гонителями, принялся не то возвещать о предстоящей трагедии, не то радоваться предстоящей каре.

Живность обительская, поддавшись уговорам и посулам бывшего своего пушистого брата, устроила крик и рвалась из загороди. Невыносимый ор беснующихся животных и носившихся, пытаясь успокоить скот, послушников прервала вселенская тишина и качание земли.

Каменные стены обители трещали и шатались, и я сам, возбоявшись, выбежал на обительский двор и стал невольным очевидцем приключившегося несчастия. Братия, перепугавшись разрушения обители, бегала, спасая скудные пожитки, а смиренный пес обительский, ростом с годовалого теленка, рвал, жутко воя, цепь. От тряски земли зазвонил колокол в храме Основателя, возвещая миру о грядущей каре. Отколовшаяся черепица падала каменным дождем на землю. Осколок один угодил оному псу меж прижатых ушей и умертвил на месте. В поварской упал с очага котел и залил кипятком замешкавшегося праведного отца эконома Бонифатия. Отец сей ополоумел от такого горя и напролом устремился к обительскому колодцу, тучными телесами сбивая с ног тщедушных послушников, и, добежав, пропал в тверди земной, подняв фонтан воды.

Окаянная тряска закончилась, и кот противный, еще немного посозерцав разрушения, довольный слез с дерева и удалился в свои владения. Живность, сломавшая клети, разбежалась по двору, а из колодца взывал о помощи отец Бонифатий. Послушник Онисим, взъерошенный и пыльный, прятавшийся в чулане, выйдя, поведал, что комета окаянная ударилась о край земной тверди, ниспослав трясение земли. Убедив меня тем, что самолично слышал объяснение сему напастью от прятавшегося с ним отца библиотекаря Вавилы.

Собрав всю братию, отец настоятель прошелся по спинам крепким посохом, с проповедью об укреплении духа и борьбе со страхом, и смиренно назначил всем, включая и отцов и пастырей, путь исправления в наведении порядка и починки крыши, сим удлинивши мой путь на неопределенный срок. Чему я был несказанно рад и, устав от трудов праведных, мог писать свою летопись без вмешательства отца летописца.

Комета сия зловредна записала на свой счет очередные жертвы – ошпаренного отца эконома, убитого обительского пса, разрушение крыши и общего беспорядка в Северной обители. Происшествия сии глубоко запали в душу своей значимостью и предначертанием, а обещавший разузнать о пророчествах полоумного отца Ионы послушник Онисим разжег интерес.

Окончательно решив дознаться о сих тайнах и продолжить описание злодеяний мерзкой кометы, заканчиваю оный лист.

Смиренно отбывающий повинность послушник Северной обители Алфений .

Солнечный луч проник сквозь матерчатую крышу шатра, назойливо вонзился в веки, распахнув покрывало сна. Пришлось нехотя пошевелиться и убрать голову в спасительный для глаз полумрак. Обрывки сновидений, моментально испарившись, уступили место воспоминаниям прошедшего дня. Проснувшийся разум занялся самобичеванием.

Идиот, опять купился на непонятные фокусы и ритуалы. Тяга к опытам над собой непременно приведет в могилу. Точно, своей смертью не умру.