Сергей Гужвин - Иванов, Петров, Сидоров

Наша артиллерия, несмотря на то, что атака была назначена на 9:00, начала артиллерийскую подготовку тоже только в 9 часов, это сорвало начало атаки и позволило немцам провести артиллерийскую контрподготовку. Начиная с 9 часов, в течение всего дня наша артиллерия вела интенсивный огонь, причем ее основной задачей было подавление артиллерии противника.

Вначале огонь велся без достаточной организации наблюдения, лишь с 14 часов были выставлены артиллерийские корректировщики, после чего начался систематический обстрел высоты 119,7, вынудивший замолчать четыре немецкие батареи, препятствующие наступлению частей 2-й бригады.

Начав атаку только после 16:00, части 2-й бригады понесли большие потери от артиллерийского и пехотного огня противника с высоты 119,7 и со стороны леса севернее ее.

Огневая система противника оказалась не подавленной нашим артиллерийским огнем, который велся на протяжении всего дня. Поэтому части бригады продвигались очень медленно, и к 22 часам вышли на рубеж: 175-й пехотный Батуринский полк – западный склон оврага, идущего от леса на высоту 119,7, 176-й пехотный Переволочинский полк – восточные скаты высоты 104,8.

Получив в 22:30 от командира корпуса приказание о прекращении действий, части, наступавшие справа и слева от 2-й бригады, остановились и начали приводить себя в порядок. Между тем вследствие отсутствия связи, части 2-й бригады продолжали наступать на высоту 119,7.

По инициативе командира бригады на высоту 119,7 была послана разведка, которая установила, что немецкие части отведены за обратный скат высоты для варки пищи в котелках (походных кухонь у германцев не было). Считая, что это является наиболее удобным моментом для того, чтобы застать противника врасплох, командир бригады решил продолжать атаку, но только без стрельбы, с расчетом на внезапность.

На правом фланге бригады, наступал 175-й пехотный Батуринский полк, который по решению командира бригады наносил главный удар в лоб на высоту. Левее, уступом назад, наступал 176-й пехотный Переволочинский полк. План ночной атаки имел одно важное преимущество: он обеспечивал быстроту и внезапность, и поэтому сулил успех даже без перегруппировки.

Около 23-х часов Батуринский полк, наступая без стрельбы, штыковой атакой уничтожил немецкое боевое охранение, выставленное на гребень высоты германскими частями, ушедшими обедать. Продвинувшись вперед еще на 200 м, стрелки вышли к артиллерийским позициям германцев, где захватили врасплох всю прислугу, перебили ее и овладели орудиями.

После некоторого замешательства части германской ландверной дивизии пытались контратаковать Батуринский полк, уже занявший высоту 119,7, но подошедший Переволоченский полк помог отбить эту атаку, и части 2-й бригады приступили к созданию системы обороны вокруг каждой из трех захваченных вражеских батарей. Понимая, что немцы будут продолжать попытки отнять потерянную артиллерию и позиции, командир бригады принял срочные меры по вывозу захваченных орудий в тыл и затребовал помощь…

…Но этого наши герои уже не видели.

Вы слышали, когда-нибудь, как бегут сто человек? А тысяча?

Сорваться в атаку готовились почти две тысячи солдат. Два полка. И тишина.

Иванов поднялся из оврага, посмотрел влево-вправо. Рота как один вскочила за ним. Далеко не видно, ночь, но по сгустившемуся воздуху, он почувствовал, что поднялась вся бригада. И пошли, сначала медленно, разгоняясь, затем мерно и тяжело, почти в ногу, ускоряясь в едином порыве: добежать, долететь, успеть до того, как замерцают звёздочки оживших германских пулемётов. Винтовку чуть вверх, чтобы не пропороть впереди бегущего, и вперёд, вперёд. Кто-то отстаёт, но основная масса неудержимо катится всё ближе и ближе к немецким окопам. Вот уже и пулемёты не помогут. Самые первые спрыгнули в траншею, заработали штыками, только видно, как мелькают приклады. И всё молчком, только хриплое дыхание и хеканье. Лавина солдатских тел затопила первую траншею, и по ходам сообщения быстро-быстро начала растекаться вглубь. Иванов бежал быстро, спортсмен, как-никак, но всё равно его опередили, и когда он спрыгнул в траншею, здесь всё было кончено. Несколько тёмных, в ночи, скорченных на дне окопа силуэтов – вот и всё, что осталось от боевого охранения. Кинулся по ходу сообщения дальше. Вот незадача. Окоп боевого охранения глухой, не связан с другими окопами. Придётся опять выскакивать на открытое пространство. Надо, так надо. "Вперёд!" — шёпотом, но, чтоб все слышали. И опять бег в темноте и в тишине. "Вашбродь! Никак, пушки!" — это Казаков, и тоже шёпотом. Вот тут и грянуло! Истошный вопль немца, утробный рык запалённых бегом людей, понявших, что можно больше не таиться. Можно не сдерживать дыхание, можно… теперь всё можно, только вернуть тишину нельзя.

Грянули первые, заполошные выстрелы в упор, но поздно, слишком поздно. Добежали, ударили в штыки. Крик, вопль, один, большой, на всех. Мат, какое "Ура!". "Ура", это для хроники, в штыковой – остервенелый рык. Иванов отбросил револьвер, и на бегу подхватил винтовку только что упавшего стрелка. Сява не отстаёт, следует тенью, оберегает. Вот он, бруствер артиллерийской батареи, взбежал на него, а внизу, в траншее, уже свалка. И вой, нечеловеческий, звериный, предсмертный. Туда, вниз, выискивая чужие мундиры. Раз, первый готов, штык вошёл немцу в бок, ноги подкосились. Выдернул штык, обернулся, двое сцепились, немец к нему спиной, на! прикладом по затылку. Стрелок, стряхнувший со своего горла руки обмякшего немца, Сява, что ли, хрипит: "Премного благода… сзади!!!". Присел-развернулся-выбросил винтовку штыком вперёд, снизу вверх. Треск разрываемого мундира и "О-о-а" — немец поймал штык на вдохе. Вроде всё. Быстрей, дальше, по траншее, вдоль батареи. Но, уже без него справились. Штыковая атака – мгновения. Вот у второго орудия немец прибит штыком к деревянному снарядному ящику. Ещё жив, дрыгает ногами, стрелок с такой силой его ударил, что не смог выдернуть штык, и просто отстегнул его от винтовки. А немец ещё живой, чёрными пальцами елозит по скользкому, окровавленному лезвию, торчащему из живота, пытается вытащить. Дальше, дальше. А вот двое лежат, наш и на нём немец, не шевелятся. Дальше. Сява не отстаёт, слышно его хриплое дыхание у плеча. Вот и конец артиллерийской позиции. Опять открытое место. Вперёд!

Тело стало непослушным, а земля такой близкой и мягкой, и горько запахла полынью. Тёмное небо посветлело, стало белым и, нестерпимо вспыхнув, погасло. Так они и лежали рядом, попавшие под кинжальную пулемётную очередь, штабс-капитан и верный фельдфебель, исполнив, всё, что были должны. Миссия завершена.