В. Бирюк - Косьбище

Так вот. Карасей в пруду осталось ровно 14 штук. И пусть кто-нибудь это опровергнет! Вы? Ну-ну. Позволю заметить уважаемому оппоненту, что для опровержения моего утверждения вам потребуется не только пройтись бреднем вдоль и поперёк, но и вычерпать всю воду из пруда. А иначе — как мы узнаем, что там не осталось больше рыбы? Пойдём, дорогая, погуляем в лесочек. Не сомневайся — успею. Опровержение — это надолго.

Ага. Метим вот этих двух пойманных мужичков. И отпускаем. Когда они снова нам попадутся — можно будет сделать умозаключение. Какое-нибудь. И хорошо бы дополнить акцию методикой кастрированных комаров. Ну, это дело общеизвестное. Ловят комаров, кастрируют и отпускают. В дикой природе отэкспериментированные комары отгоняют натуралов от самочек, а сами… увы. «Собака на сене» или «экспериментальный комар на комарихе». Общее поголовье кровососущих резко сокращается. Говорят — ну очень эффективно.

Кастрировать мужика не хотелось. Грязно, шумно, долго. Хотелось послать всех в такой-то матери, взять в руки косу и уйти на луг. Светало. Уже пора. Но ведь не бросишь всё вот так. Неприбранное, неорганизованное, некастрированное… А, кстати…

– Слышь, дядя, а как же вы обходитесь? Ты ж сказал, вы баб поистребили. Одна эта пророчица осталась. Так вы что, её — всей стаей?

– Да ты што! Да она ж за такие… Всё поотрезает да прижгёт! Про это и думать! Она, слышь-ка, как углядит, что у кого в штанах шевелится — сразу в яму. Ни есть, не пить. А потом такой отравой поит — в глазах темнеет, в голове молотит, сам весь как побитый… И не встаёт напрочь. Не, ну правда — ходишь будто тя по голове дубьём… И всё — пофиг. Хоть мочись в глаза — всё божья роса.

Какое-нибудь сочетание сильного сердечного средства с бромом? Хотя откуда здесь бром? Не Советская же Армия. А реакция женщины вполне нормальная. После группового изнасилования в особой жестокой извращённой форме она могла и вообще — объявить крестовый поход против самцов рода человеческого. Но, я уже говорил, война здесь — мужское занятие. Получилась инверсия идеи — истребили женщин. За то, что они — «это делают» — и ничего. Живут и радуются.

– Ты, дядя, лапшу мне на уши не вешай. Не поверю я, чтобы куча здоровых умных мужиков не придумала как эту «цаплю» обойти. По такому-то делу. Или вы на ёлке дупло ищите? Или сами друг друга?

Лапша здесь есть. А вот идиомы нет. Но и не надо. Мужичок смысл понял. И начал опять слюнями брызгать. Не только в смысле «гол как сокол» — это я и так вижу, но и «душой чист он как кристалл». Но я поймал несколько странный взгляд в сторону сарая. Такой… встревоженно-возлюбленный. Интересно. Что там Кудряшкова баба в раскидку лежит — он знать не может. Сам — не видал, мы — не говорили. Может, Ноготок? Пока меня не было? Вряд ли. Похоже, что дядя волнуется об «пламенеющем горнисте». С чего бы это? В таком контексте, после такого вопроса?

– Так вы, значит, любовники?

– Чего?! Хто?! Да ты што! Да не в жисть!

Попал. Попадание подтверждаю визуально. Чем хорош голый мужчина — очевидностью реакции. Инстинктивна, малоуправляема, хорошо наблюдаема. Дядя понял некоторое несоответствие, сообразил насчёт моего восприятия, смутился и замолчал. Потом начал мямлить.

– Ну… это… Когда цапля пришла…. Я молодой был…. Вот… В самой поре. Значит… Женихаться начал. А тут… А у нас семья вымерла, вот только мы с брательником и остались. Осень… Ну. Тебе не понять. Только отца с матерью в землю положили… Да… Мокро. Холодно. В шалаше, слышь ты, зуб на зуб… Брательник, он ещё малой был… Без батьки, без мамки… Плачет, дрожит. Ко мне, к теплу жмётся. Ну и вот…

– Вона как… А цапля что? Одобряет?

– Не! Ни боже мой! Ни дай бог узнает! Смерть лютая обоим! В куски раздерёт! Лучше самому в омут. Или — в петлю.

Во-от. Классика шантажа. Рекс Снаут и прочая, и прочая.

Как хорошо, что в каждом человеческом обществе есть система запретов. Хоть какая-нибудь. Потому что в каждом обществе есть люди, которые её нарушают. Не смотря на грозящие за это кары, казни и прочие пакости.

Вон у Некрасова в «Кому на Руси жить хорошо» бедная вдовица одела в Новый Год чистую рубаху. Может, захотела в чистом на праздник походить. Забили до смерти. Поскольку нельзя — примета такая в той общине, к недороду это. И ведь кто-то из своих же стуканул: на улице, под тулупом не разглядишь — чистая под тулупом рубаха, или уже три дня в носке.

И каждый нарушитель хоть чего, хоть какого табу, опасаясь наказания, очень волнуется насчёт опубликования «порочащей честь и достоинство» информации. Хоть бы и о чистоте своего белья. Если за это толпа мужиков молотит дубьём по голове. А владеющий такой информации оказывается в выигрышном положении. И может требовать от нарушителя того-сего, угрожая разглашением. Шантаж эз из. Или, как говорят в профессиональных играх соответствующих служб, — поводок.

Мне, как попаданцу, тут и карты в руки. Почему? — А потому, что вся моя система запретов, хоть формальная, законодательная, хоть неформальная, этическая — осталась в моей России. Там, в 21 веке. Здесь она… как айфон какой-нибудь — можно только блинчики по воде пускать. А здешняя… Этика закладывается в раннем детстве. В родительском доме

А у меня нет здесь родительского дома. У меня здесь нет родины.

И «хорошо», и «плохо» этих людей — не мои. Это же средневековье. Принять их этику как свою… Хотеней со Степанидой меня от этих иллюзий хорошо отучили. Система ценностей вот этих поклонников «пернатой» пророчицы? Или какого-то пророка без перьев, который толкует землепашцам о «пашнях воронов» и «житницах орлов»? «Не жнут, не пашут, но каждый день напитаемы бывают». Безделье, халява как религиозный идеал? Как пропагандируемый «сыном божьим» — «здоровый образ жизни»? Не люблю халявщиков.

Всякие запреты — для людей. А я здесь — нелюдь. Мне все эти запреты — «того льзя», «того нельзя» — …«преданья старины глубокой». Я и жив-то до сих пор только потому, что кучу всяких запретов нарушил. Да одни мои игры с Еленой Ростиславовной… После одного этого надлежит пойти и голову о камень разбить. Самому. В смертной и неизбывной тоске. А не… кое-каким неясным мечтаниям предаваться.

Коли есть «Худое», то есть и люди «худые». И есть люди «худые тайно». Дело это не новое, известное с самого мира сотворения. И до меня на Руси мастера стыдными тайнами торговать были. Однако ж, как и в иных делах многих, сумел я сиё действо поименовать, из былой жизни, из читанного да виденного, повспоминать. И, имея примеров множество из разных времён, стран и сословий, новизны кое-какие для людей здешних по-придумывать. Коих здесь прежде не бывало. От коих здешние жители обороны не имели. Для многих вятших «поводки» стыдные сплести сумел. И за них подёргивать, к делу этих, «худых тайно», приспосабливая. К главному моему делу — народу моему процветанию и благоденствию, к вятшей славе Руси Святой.