В. Бирюк - Шантаж

Офицеры СС разошлись во мнениях: возможно ли такое? Бесстрашные унтер- и штурмбанфюреры задались вопросом:

— А кто из нас не боится своих жён?

Поскольку длительно и интенсивно внушаемые нацистами всей германской нации «твёрдые моральные правила» сказывались уже и на психике «чёрных рыцарей», то итогом размышлений было:

— Такого быть не может. Нас снова провели.

На «Святой Руси» Гебельса нет, а насколько местная православная церковь эквивалентна нацистской пропаганде в части внушения «твёрдых принципов» — непонятно. Возможно, мне, как тем унтер- и штурм- следует сказать: «Нас снова…». Точнее: «я снова лопухнулся».

Переходим к плану «Б». Какой я умный! Сумел же, исходя из особенностей поведения аргентинских дипломатов в те ещё времена, предусмотреть и продумать ещё один вариант. Раз на неё не действует шантаж — попробуем торг.

— Яхонтовой твой сидит в тоске-печали, тебя дожидается, В тихом месте, в укромном уголке. Помоги мне — и я тебе то место укажу. И весточку отнесу, коль захочешь. Но сперва надо вызволить Акима Рябину. И дело против него закрыть. Потолкуй с мужем своим. Как Акима выпустят, так я тебе и про Кудряшка всё расскажу.

— Расскажешь. Не можно это.

Последняя фраза как-то выпадала, была не связана с нашей беседой и произнесена была напряжённо и декларативно. Какая-то бессмыслица. Вроде известного кодового сигнала: «Над всей Испанией безоблачное небо».

Я ещё не успел додумать эту мысль, как какая-то сила схватила меня сзади за руки, рванула их назад, прижала меня спиной к чему-то мягкому и обширному.

— Вали его!

Посадница шагнула мне навстречу, одновременно запуская правую руку в левый рукав своего тёмного платья. Меня подкинуло в воздух, крутануло и воткнуло лицом в луговую траву. Здесь, у начала подошвы холма, земля была довольно сухая, лицо не вмялось в почву целиком, и я мог бы, наверное, закричать. Но сначала меня настолько всё происходящее поразило… А затем мне в спину резко упёрлось что-то очень жёсткое и тяжёлое. Так что я и вдохнуть не мог. Только мычать. Кажется, над моей головой что-то говорили. Меня снова, как кутёнка, вздёрнули. Я успел только судорожно глотнуть воздуха. «Пролетая над гнездом кукушки»…

Как тот партизан из анекдота: «Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? — Алес, алес. Фоер!».

И снова меня резко приложили о землю. Теперь уже спиной. Весь проглоченный воздух из меня снова выбили. Да вдобавок что-то плотно прижало к земле мои руки над головой, а на живот резко уселась верхом посадница. Всё это произошло так быстро, что я даже свой любимый «факеншит» не успел подумать. Так это… ах, ляп, бах, ух, ох. Ё!

Последнее — это когда посадница запустила под себя и под мою рубаху руку, и, царапая мой мякенький животик ногтями, перстнями и самой берестой вытащила оттуда Кудряшково сочинение. Она глянула на него, но даже не стала разворачивать — слишком темно для чтения. Зато в другой руке у неё оказался небольшой ножик. Очень изящный, насколько я смог разглядеть в темноте, довольно тонкий и короткий стилет. Рукояти я не рассмотрел, а вот сам клинок — очень даже хорошо. И сильно коротким он не выглядел. Поскольку он был весьма наглядно приставлен к моему глазу.

— Ну что, деточка, сразу скажешь, где этот поганец Кудряшок обретается, или сперва тебе глазик выковырнуть? Где ты этого змея ползучего видел? Ну! Говори!

Я сам за последнее время несколько раз применял тот же приём — «ножик на глазик». Впечатляет. С этой стороны, со стороны очень близкого острия — особенно. Очень хочется отползти, но что-то над моей головой меня держит. Должен честно признать: никакой внятной реакции у меня не было, я чисто инстинктивно шебуршил ножками, издавал какие-то невнятные звуки. Остриё приблизилось. Но у посадницы была занята вторая рука — она не могла зафиксировать моё лицо. Ей пришлось отвести кинжал и, оттянув на груди платье, сунуть себе за пазуху свёрнутую бересту.

«Гроши я сховав у самоё потаённоё место — к жинке за пазуху. А бандюки, слышь-ка, сразу туда и полезли». Это, кажется, из «Педагогической поэмы». Какая связь — не знаю. Но мелькнувшее воспоминание вывело меня из ступора от этого потока неожиданностей.

— Сухан! Б…!

Здесь «Б…» не характеристика, а призыв к действию. Приказ, команда. Но внятной команды — не получилось. Посадница сразу прихлопнуло мне лицо освободившейся рукой. Могучая у бабы ручка! С зажатым ртом я не мог ни крикнуть, ни пошевелить головой. Как в тиски попал. Наклонившись к моему лицу, она поднесла снова клинок к моему глазу и спросила:

— Сразу скажешь? Или сперва окривеешь?

Дура! Как же я скажу с зажатым твоей рукой ртом?! Я нервно промычал эту мысль в её ладонь, наблюдая за приближающимся остриём. Кажется, обнаружившаяся техническая проблема стала очевидной и для посадницы. Она несколько недоуменно чуть отвела стилет от моего глаза.

В следующий момент меня дёрнуло, а её с меня снесло. Вот она была, висела прямо надо мной. Злое лицо близко, в двадцати сантиметрах от моих глаз. В тёмном платке и со злобной улыбкой. И раз — исчезла. Только что-то светлое, тонкое промелькнуло молнией. Туда-обратно. Какой-то шорох справа, какой-то «ах» за головой, снова светлое в темноте пролетает надо мной и… глухой звук удара.

Мне пришлось пару раз сглотнуть, прежде чем я смог нормально двигать челюстью. Надо мной стоял Сухан со своей еловиной. Дерево ошкурено и в темноте выглядит светлым, почти белым. Вот эта оглобля и пролетала над моим лицом светлой молнией. Да и сам Сухан различим издалека даже в темноте — белая рубаха, белые штаны. Но посадница очень увлеклась вытягиванием из меня информации — перестала смотреть по сторонам. И не одна она. Подобралась ко мне со спины и держала меня за руки её давешняя служанка. Та самая баба, которая и приняла в руки мой передник с Авиценовой травой. То есть, посадница пришла не одна, как я ей говорил, а со служанкой. И устроила на меня засаду — баба пришла с другой стороны, чем госпожа. Подобралась незаметно во время разговора и, по кодовой фразе «Не можно это» — напала на меня. А я, как оказалось, тоже построил засаду. На — них. Только без условного сигнала. «Тегеран 43» в чистом виде — у кого больше запасных уровней воздействия, чей уровень сработает последним, тот и остаётся в живых.

Служанка, оглушённая ударом жердины, начала стонать и шевелиться.

— Бабу связать, пасть заткнуть. И мне вязку дай. Для другой.

Удар Сухана был очень сильным, и посадницу откинуло на пару шагов. Связывать в темноте, да ещё женщину со всеми этими тряпками… несколько непривычно. Я уже спутал ей лодыжки, кисти и локти, добрался до её головы, когда до меня дошло — она не дышит. Пощупал пульс на запястьях, потом на шее, потом на виске… Вместо левого виска — мокрая каша. Пульса нет. Посадница мертва.