В. Бирюк - Шантаж

Но его любят киевляне, и он раз за разом переигрывает своего дядю Юру, нагло плюёт на законы старшинства, сидит в Киеве, и ничем его оттуда не вышибить.

Ведь перепробовали уже всё: натравили Митрополита. Высшую церковную власть! На нём благословение божие! Изя вышиб грека из Киева и вообще раскол устроил. Войной ходили — отбился. Старшему брату Вячко — плешь проели. Чего он, в Турове засел, будто спрятался? Кто у нас в домушке старший? А ну, пшёл в Киев! Изя дядюшку Вячко чуть до смерти не замордовал, под себя подмял и рядом посадил.

Соседа, умнейшего человека, Галицкого князя Остомысла, на Изю подняли — провал. Изя исхитрился обмануть галицкую разведку, выскользнул из западни вместе с малой дружиной. Черниговские князья на него засаду устроили. Заманили в ловушку и… И конь — вынес. Ну не прыгают так лошади! Ни у кого не прыгают, а у него прыгнул.

Ничего его не берёт! Может, родня его, католики польские, венгерские, немецкие — ворожат? Может, и самому в католицизм перейти? Так не поймут же.

Гоше очень не хотелось вылезать из Суздаля. Еда, выпивка, бабы… Всякое веселье… Вот, вятичей так удачно подмяли. Папашка Мономах два раза на них походами ходил. А «точку в деле» — только Гоша поставил. Отрубленной головой Степана Кучки. Надо же обмыть! Но… есть сыновья. Которым маячит специфический «святорусский» лейбл — «князь-изгой».

И тут, в чьих-то, вероятно, половецких мозгах, рождается оригинальная для Руси мысль: нужно подослать к Изе человечка. Но, поскольку обычных наёмных убийц и шпионов он раскалывает «на раз», то нужно что-то такое-этакое… уелбантурить.

Гоша — настоящий руководитель. Главное — набрать толковых помощников, дать каждому подходящее дело и пусть решают. А я не буду мешать, тем более, тут таких девочек привезли… Но — сыны…

У всякого средневекового владетеля есть две самые дорогие вещи: его владение и его сыновья. Нет сынов — сирота, семя твоё не гожее — дальше в веках не останется, дела твои не продолжаться, имя твоё позабудется. И некому будет за тебя свечку поставить, о душе твоей помолится. Ждёт тебя забвение на этом свете, и муки вечные — на том.

Чтобы «пробить» Изю надо рискнуть самым дорогим. Ну, удел-то Гоша по-любому не отдаст. А вот сынок… Старшенький… Тем более, что мальчик и сам рвётся.

Первый из сыновей Гоши, Ростислав Юрьевич, прозванный в Новгороде, где он в молодости князем сидел, «Торцом», спешно бежит к папашке. Прозвище — от плоского лица и желтоватого цвета кожи, доставшийся от мамашки, чем сын сильно отличался от отца своего, новогородцам тоже хорошо знакомого.

«Мальчику» уже под сорок, пора и серьёзное дело делать.

Два княжения в Новгороде — не в счёт. После первого Торец сумел сбежать в последний момент, после второго — новгородцы успели его поймать и сунуть в архиепископскую тюрьму. Разгром Рязани — не считается. Там князь-противник успел убежать в Степь — чистая победа не засчитывается. Вот тебе, сынку, новое дело — пойдёшь секретным агентом на самый верх. На самый-самый. К двоюродному братцу своему — к Изе Блескучему. Прямо в этот их «вольфшанц». Во Владимир-Волынский.

Идея явно не «святорусская». Тут — или Восток, или Запад. Да, там сын, обиженный чем-то отцом — живёт старик долго, наследство другому сыну отдать собрался… — может устроить заговор для убийства отца, может изменить родителю и сбежать к противнику. На Руси тоже всякие… случаи бывали. Но сыновья отцам не изменяли. Потому что сын отцу не наследник — «лествица». А вот для Изи, выросшего на Западе, окружённого европейцами, привыкшими и пропагандирующими майорат — такая мотивировка понятна. Просто даже на уровне детских сказок и эпосов, слышанных в младенчестве от матушкиной прислуги.

Легенда тщательно прорабатывается и обеспечивается. Задействуются серьёзные силы и средства. На следующий год после «основания Москвы» Торец отправляется на помощь Свояку к Новгород-Северскому с войском. И тут вдруг, прямо в походе, выдаёт: мы переходим на сторону противника, уходим к Изе Блескучему.

Это он кому сказал? Суздальцам?! Которые последние лет пятнадцать то и дело режутся либо просто с волынцами, либо ещё и с их союзниками? Это кто сказал? Торец, который сидел в новгородской тюрьме, потому что в Новгороде должен был вокняжиться брат этого самого Изи?

Хохмочка настолько для того времени выдающаяся, что три летописи дают три разных объяснения.

Суздальский летописец говорит об обиде Торца на Свояка. Но не личной, а родовой. Объясняет это тем, что: «То суть были ворози и деду моему, и дядьям моим».

Да, Олег «Гориславич», отец Свояка, с Мономахом враждовал. И тогда же они — помирились. Мономашичи сыну его, старшему из Ольговичей, клялись в верности как Великому Князю Киевскому. Более того, год назад в Кучково на Москве-реке Свояк признал Гошу — старшим, все обиды были прощены, князья «целовались и плакали». Понятно, выпито было много, но ведь факт же! Батя тему закрыл.

Обоснование настолько странное, что некоторые историки предполагают, что эти «ворози» — не русские, Черниговские князья Ольговичи, а половцы.

Да, Свояк женат на дочери половецкого хана Аепы. Во всех событиях последних лет на его стороне участвуют отряды в несколько сотен степняков. Идеологически красиво получается: славный сын славного «основателя Москвы» Юрия Долгорукого возмутился «поганскими» союзниками своего союзника и возвысил голос. «Не могу молчать»! Возопил… и пошёл в предатели.

Мелочь мелкая: прозвище «Свояк» откуда? Его первая жена — сестра матери Торца, Торцу — родная тётушка. Отряды кипчаков приводят из степи её братья, Торцу — родные дядья. У него у самого в отряде полно половцев — родственники из той же орды.

Но для Изи… подойдёт. Торец-то — по крови наполовину кыпчак, он вырос в окружении и любви слуг и родственников матери. Первый ребёнок, первый сын.

Изя — не кыпчак вовсе. Он-то вырос в окружении европейцев. Для которых всякий степняк — желтомордый узкоглазый дикарь. Мотив для Изи понятен, естественен.

И опять же: а братан Изя — друг? Батяня с дядей Вячком Изю уже били под Туровым. А то, что лично Изя продавил через сестричку свою смену князя в Новгороде, отчего лично Торец — вдоволь там в епископской тюрьме насиделся?

В Новгороде один из самых мощных в мире «культурных слоёв» — 10 метров. Толще только в Риме — 12. Но поруб на епископском дворе глубже — на метр с четвертью заглублён в материковый грунт.

И за это у Торца к Изе — любовь?

Объявляя о своём решении, Торец очень чётко формулируется разрыв с отцом, с Долгоруким. Показывает понимание неизбежности отцовского гнева. И готовность его игнорировать. Это в патриархальной-то Руси?