Вадим Полищук - Боевой расчет «попаданца»

— Слушай, ты… санинструктор хренова! Будешь перед парнями хвостом крутить — убью. Понятно?!

— Д-да, — испуганно пискнула Олечка.

Столь резкий переход от ничего не значащих слов к действию произвел нужное впечатление. Она еще не сообразила, что прямо сейчас ее убивать не будут.

— На лейтенанте тренируйся, на него запрет не распространяется. Увижу, что парням глазки строишь, — повторять не буду. Усвоила?!

Олечка мелко кивает.

— Пшла вон! Бегом!

Я отталкиваю санинструктора, Олечка спотыкается, падает, быстро подхватывается и исчезает в наступившей темноте. Я противен сам себе. Нехорошо вот так поступать с женщиной, даже такой, как Ольга Воронова. Самооправдания, что все это только ради дела, совестью не воспринимаются, уже хочется отмотать все назад. Плюнув на раскисшую землю, я возвращаюсь обратно. На душе мерзко и гадко.

После ужина вездесущий Рамиль открывает мне тайну появления санинструктора в нашей тесной компании. Оказывается, жена командира дивизиона, в котором Олечка служила до перевода в нашу батарею, узнала об интрижке мужа и лично приехала разбираться в ситуации. Да и хрен бы с женой комдива, пусть они свои семейные проблемы сами решают, но у этой жены был папа. И папа этот сидел во вполне приличном кресле, а кресло это стояло то ли в штабе войск ПВО, то ли в самом генштабе, точнее Рамиль сказать не мог. Во всяком случае, связываться с комдивовской женой, а тем более с ее папашей полковое начальство не захотело и на всякий случай решило услать разрушительницу семейной идиллии куда-нибудь подальше. Тут-то и подвернулся наш расчет, в который сбагрили Олечку в надежде, что жена уедет до нашего возвращения. А может, и не рассчитывали, что мы вообще вернемся. В любом случае, полковое начальство больше было озабоченно внутренними интригами, чем уничтожением немецкого аэростата. Ситуация легко объяснима: фронт далеко, разъяренная дама близко, папаша ее высоко. Выбор очевиден.

Дорога. Сначала тыловая, потом прифронтовая. Это артерия и, одновременно, вена войны. Движение по ней в обе стороны не прекращается ни днем ни ночью. Туда — маршевое пополнение, техника, продовольствие, боеприпасы. Обратно возвращается гораздо меньше: раненые, разбитая и покореженная техника, порожний транспорт. На перекрестках, вместо улыбчивых девушек, лихо машущих флажками, которых я видел во фронтовой кинохронике, стоят солидные дядьки моего возраста, а то и постарше. Однако со своей работой эти дядьки справляются так, что позавидует любой гаишник — никаких заторов в первый день мы не встретили. Нам повезло, дороги подсохли, и грязь не сдерживала наше движение на запад. Однако покрытие было не настолько сухим, чтобы в воздухе повисла вездесущая российская пыль.

За день мы намотали на гусеницы, как и рассчитывали, половину расстояния. В первую ночь остановились на опушке леса в старых шалашах, сложенных из больших еловых лап. Видимо, построившие шалаши здесь надолго не задержались, да и мусора нынешний красноармеец оставляет после себя немного. На старом кострище мы развели свой огонь, через двадцать минут в подвешенном над огнем котле закипела вода, и потянуло одуряющим запахом горохового супа из концентрата. Расчет собрался у огня в полном составе, не хватало только Шлыкова и Олечки. Всю дорогу санинструктор проделала в кабине СТЗ. С моей точки зрения — весьма сомнительное удовольствие, в кузове, мне кажется, комфортнее, особенно когда не досаждает пыль. Но ее пребывание в кабине меня вполне устраивало, она не могла общаться ни с расчетом, ни с лейтенантом, а Петровичу во время движения не до нее. Когда мы остановились, Олечка выбралась из кабины, поймала мой предупреждающий взгляд и тут же испарилась. Вместе с лейтенантом.

Между тем Сан Саныч решил, что суп доведен до готовности, и народ загремел котелками.

— Лейтенанту оставьте, и санинструктору тоже. А где они, кстати?

Вопрос остался без ответа. Сан Саныч отбил все посягательства расчета на командирский суп, но караулить его пришлось больше часа. Шлыков и Олечка вернулись весьма довольными, что больше относилось к лейтенанту, и слегка растрепанными, последнее больше относилось к женщине. Сомневаюсь, что все у них прошло по полной программе, температура весеннего воздуха и обстановка не располагали, но наобжимались и нацеловались они вволю, вон губы у обоих припухшие.

Распределили время караула, каждому по одному часу. Мне как самому старшему по возрасту выделили первый — самый легкий. Народ расползся по шалашам и угомонился. Костер почти потух, только угли, как чьи-то красные глаза, продолжали светиться в темноте. Ставшая привычной тяжесть СВТ оттягивала плечо, а штык-нож для нее я так и не нашел. Стоять на месте надоело, да и холодно еще по ночам. Я обошел вокруг тягача с орудием и приблизился к шалашам, в одном из них вроде какое-то шебуршание, подошел ближе, прислушался и с трудом разобрал.

— …ну, давай…

— Не дам, ишь какой прыткий, и холодно к тому же, и часовой ходит, услышит же.

— А мы по-тихому…

— Сказала же, отстань.

В шалаше началась какая-то возня, быстро прерванная звонкой оплеухой. Похоже, сегодня лейтенанту не обломится — эту крепость ему с одного приступа не взять, придется перейти к длительной осаде. Что-то развесил я уши, в конце концов, это их личное дело. И я отправился дальше бродить по нашему импровизированному лагерю. Если бы не машины, время от времени проползающие по дороге, то кажется, что время совсем остановилось, только светит луна, над головой черное бездонное небо и россыпь ярких звезд. Как давно я просто смотрел на небо, а не высматривал в нем черные точки вражеских самолетов. Проклятая война! А время продолжало свой неторопливый, но безостановочный бег. Уже к концу смены в свете луны я заметил между шалашей темный силуэт.

— Стой, кто идет!

— Свои!

— Не спится, товарищ лейтенант?

— Да так, до ветру вышел.

Все понятно — выгнала. Вот и ищет себе новое место для ночлега. А мне, кстати, тоже пора. И я отправился будить Сан Саныча.

Второй день в дороге. Когда до конца пути осталось километров сорок, начали появляться признаки приближения к фронту. Война еще не успела прокатиться по этим местам, но около дороги уже появились воронки от бомб и оплывшие после таяния снега земляные холмики с покосившимися фанерными или жестяными звездами. Время от времени на обочинах попадаются остовы грузовиков и тракторов. По российской традиции, брошенная техника «раздета» до неподъемного железа. Все, что может быть откручено, отверчено, снято и унесено — давно исчезло и приспособлено к дальнейшему использованию в военном или гражданском хозяйстве.

Где-то впереди возникает затор, Петрович сбрасывает скорость, и СТЗ еле тащится, поплевывая сизым выхлопом. Такое скопление транспорта на дороге — хорошая цель для немецких штурмовиков.