Андрей Посняков - Ладожский ярл

— Давайте парня в амбар, — распорядился корчмарь. — Пущай посидит до вечера, не вернусь покуда. Да приготовьте лошадей, скоро в путь. И этого… Вятшу будите — хватит ужо ему спать, пора собираться.

Скрипнув, хлопнула дверь, и дрожащий свет факела скрылся за нею. Двое слуг — или лиходеев? Впрочем, у Мечислава все они были друг с дружкой повязаны — не очень-то торопясь поволокли по двору связанного Ярила.

— Куда его деть-то? — широко зевнув, спросил один другого. Тот сонно потряс головой:

— В овин хозяин сказывал.

— Так куда ж мы его тянем? Овин-то — вот он. А ну, поворачивай, тля!

Вятша проворно зарылся в сено. Отворилась дверь, и внутрь втолкнули Зевоту. Тот, споткнувшись, упал вниз лицом. Засмеялись:

— Сиди, паря.

— Гады! — с трудом поднимаясь на ноги, бросил в захлопнувшуюся дверь пленник. Вятша зашевелился в соломе, позвал вполголоса:

— Ярил! Яриле…

Зевота вздрогнул…

Они успели переговорить, покуда опростоволосившиеся служки не выпустили Вятшу наружу. Увидев в овине обоих, заскребли шеи. Один попросил Вятшу:

— Ты это… не говори Мечиславу. — Он кивнул на осклабившегося Ярила.

— Не скажу, — пообещал парень. — Надо больно…

Выехали засветло — корчмарь дозволил даже воспользоваться конем, низеньким, косматым, зато выносливым. Так и скакали одвуконь — впереди Мечислав, за ним хмурый Вятша. Хоть и проговорили обо всем с Ярилом — да как оно еще выйдет-то? Как спустились с холма к развилке, Мечислав придержал коня, обернулся:

— Ты челн где оставил?

Вятша возликовал в душе — вот он, шанс на спасенье Ярила, но виду не подал, буркнул только, что за Подолом.

— За Подолом? — вздернул брови корчмарь. — Это мимо пристаней, что ли? — Съязвил тут же: — Покривей-то не мог дорожку сыскать?

— Так там разливы везде.

— Разливы… — недовольно повторил Мечислав, сворачивая к мосту через Глубочицу. — Таскайся тут теперь полдня.

Ну, делать нечего, поскакали. По мосточку через Глубочицу, дальше близ холма, к Почайне, во-он и Подол — заалели впереди крыши. За Почайной-рекой в сизых тучах вставало солнце, красное, холодное, неласковое — видно, день обещал быть ненастным. Задождит, разверзнутся хляби, да как бы не было града — побьет озимые. Справа замаячила широкая лента реки — Днепр — с серыми широкими мостками и привязанными к ним ладьями. Несколько судов было вытянуто на берег — для ремонта. Жившие тут же, в шалашах и сооруженных на скорую руку хижинах, артельщики уже поднялись, разжигали костры, варили в котлах похлебку да грели смолу — конопатить доски.

Достав нож, Вятша перерезал подпругу, чувствуя, как съезжает на бок седло, закричал Мечиславу:

— Эй, постой-ка, дядько!

Корчмарь недовольно повернулся в седле:

— Что еще там у тебя?

— Да подпруга лопнула.

— Тьфу ты… Что ж ты, не видал, что гнилая?

— Откуда ж, дядько? Хорошо, хоть народ рядом… Сейчас живо дратву сыщу!

Мечислав остановил коня, скривился:

— Давай поживее.

Вятше только того и надо! Вмиг спрыгнул с коня, побежал к кострищам, поклонился:

— Да помогут вам боги. Дратвы нет ли?

— Дратвы? Найдем. Погодь, и иглу сыщем.

— Вот благодарствую. А старшой ваш где, Корислав-лодейщик?

— Во-он, у реки, моется. Тебе почто он?

— Да так, пару слов молвить.

Парень проворно спустился к реке. Здоровенный рыжебородый мужик, по пояс голый, закатав порты, стоял по колено в реке и, довольно кряхтя, обливался студеной водицей:

— Эх, хор-рошо!

— Не ты ль Корислав, артельный староста?

Мужик оглянулся — не молод уже, а мускулы — всем бы такие. Прищурив глаза, уставился на Вятшу:

— Я-то Корислав, а вот ты кто такой будешь?

— Поклон тебе от Ярила Зевоты. — Не вдаваясь в не относящиеся к делу подробности, Вятша сразу перешел к главному: — Прознали про него дружки старые, схватили, предать хотят лютой смертии!

Корислав быстро вышел на берег.

— Схватили, говоришь? То-то не видать его… — Артельщик окинул Вятшу цепким взглядом. — Где он, говоришь?

— На Щековице, в корчме Мечислава-людина. Там держат.

— Держат? — Мужик усмехнулся. — Ништо… Хороший парень Ярил, ослобоним, выручим.

— Там людишек лиходейных в достатке, — оглянувшись, предупредил Вятша.

Корислав неожиданно рассмеялся, показав белые крепкие зубы:

— Так и мы, чай, силушкой не обижены! Не сомневайся, выручим Ярила, прям сейчас и пойдем, пока в корчме не очухались. — Он повернулся к кострам, закричал: — Эй, Гвоздай, Маета, Горшеня!

Артельные мужи — могучей статью ничуть не отличавшиеся от своего старосты — оторвались от похлебки:

— Звал, Кориславе?

— Звал, звал. Такое дело… Корчму на Щековице знаете?

Довольный Вятша прихватил дратву с иглой и, быстро наладив седло, вернул инструмент обратно.

— Долго ты что-то, — буркнул ему корчмарь.

— Так покуда иглу сыскал, дядько.

Покрытый утренним туманом Днепр с шумом бросал волны на низкий берег, покачивая привязанные к причалам суда. Маловато их еще было — сезон только начинался, месяц еще — и появятся здесь шустрые долбленки-моноксилы, многочисленные челны да плоскобрюхие ромейские скафы. Зашумит пристань разноязыким говором, заиграет одежками разноцветными, зачиная извечный, как небо, торг. А пока — тихо. Слышно даже, как плещут по воде весла. Сильно плещут, видно, не рыбачья лодка — ладья. Мечислав остановился из любопытства. Из тумана выплывало к пристаням узкое военное судно — насад — долбленое, с надставными бортами. Червленые щиты свешивались с бортов, мерно взлетали весла. С носа щурилась загадочная фигура — то ли Даждь-бог, то ли Велес, то ли Мокошь. Разогнавшись, ладья едва не врезалась в причал, да ловко затабанила левым бортом, мягко ткнувшись в мостки правым, — кормчий был опытен. Еще б не опытен — даже отсюда, с холма, было слышно, как приветствовали его артельные:

— Славен будь, Греттир-господине!

Греттир. Греттир из Вика, Хаскульдов воевода — длинный, рыжий, мосластый, с бельмом на глазу, так его и прозвали в Киеве — Греттир Бельмо. Кормчий изрядный, как почти все варяги, и один из немногих своих соплеменников, заслуживший искреннее уважение киевлян. Туман клубился над берегом, почти скрывая ладью и выскакивавших из нее воинов. Мечислав хлестнул коня, вслед за ним взял в галоп и Вятша, оглянулся напоследок, будто чувствовал что-то, да чуть не попал в овраг, и больше уже не оборачивался. Не видел, как вслед за Греттиром ловко выпрыгнул на мостки тоненький черноволосый отрок с разрумянившимся лицом. Тщательно подстриженные по киевской моде — горшком — волосы стянуты щегольским ремешком с тисненым золотым узорочьем, поверх желтой, с вышивкой красным, рубахи — синий варяжский кафтан с серебряными пуговицами, наборным пояском подпоясанный, на ногах — сапожки сафьянные — щеголь, да и только. Однако с виду скромен и — видно — встревожен чем-то.