Андрей Посняков - Ладожский ярл

— Что ты тут вынюхиваешь? — зло ощерилась та. — Я ж сказала — у березины ждать.

— Да, показалось, позвали.

— Позвали его… Ужо позвали б, так услыхал бы! — Любомира скривилась, пряча в глазах тщательно скрываемую ненависть. Ничего, наступит скоро ее время. Сквитается за непокорство, сквитается…

— В Киев пойдешь, — хмуро сказала она. — Отыщешь там, на Щековице, корчму Мечислава-людина. Ну, ты его знаешь, и он тебя. Скажешь, чтоб ехал немедля сюда, на усадьбу, одвуконь. Ежели заупрямится, скажешь — важный человек его ждет, от которого великий может статься прибыток! Все понял?

Вятша молча кивнул — чего тут непонятного? Спросил только:

— Через реку Лобзя перевезет?

Любомира фыркнула:

— Вот еще! Чай, в доме работы нет? Сам переберешься, лодку в кустах спрячешь, да получше — украдут — шкуру спущу!

— Да кому тут красть-то? — резонно возразил Вятша и подтянул пояс. — Так я пошел?

— Иди, иди… Да, Ораю заодно поесть снеси, заглянешь по пути на пастбище. Горшок вон, у ворот.

Прихватив горшок с мослами, парубок вышел за ворота, оглянулся — не выскочит ли из амбара Лобзя? Нет, не выскочила. Вздохнув, он спустился по тропинке к оврагу, откуда брали глину, и, поднявшись на холм, свернул к пастбищу, где паслись уже на свежей травке коровы. Учуяв его, радостно залаял за оградой Орай — крупный, похожий на теленка пес.

— Ну, не лай, не лай, Орайко. Ешь вот. — Вятша опустил на траву горшок. — Кушай.

Погладил пса по загривку, тот, чавкая, радостно замотал хвостом. Парубок задумчиво посмотрел на усадьбу. Ее и не видно-то было отсюда, только торчала из-за рощицы крытая камышом крыша.

— Кушай, кушай, Орай, — прошептал Вятша и усмехнулся. — Леший с ними, с гостями теткиными. Ужо, по приходе, посмотрим. Нешто этак и просидят все время в избе? А не дура Любомира, знала, что запросто можно его в Киев послать, не убежит, возвернется. А отчего так думала? Видно, проведала про него и Лобзю… Да и трудно было бы про то не проведать, не особо-то они и таились. А принести Лобзе подарок из Киева — гребешок али браслет стекольчатый! Ну, и Онфиске что-нибудь… Вятша ощупал пояс, вытащил запрятанную монетку — маленькую, блестящую, медную — ромейский обол. Невелико богатство, а все ж гребешок купить можно. Покрасивей только выбрать, Порубора навестить, посоветоваться… Эх, что ж он тут расселся-то?

Вскочив на ноги, парубок быстро направился к лугу. Ярко синело небо, и солнце светило так ласково, и легкий, пахнущий луговыми травами ветерок трепал волосы. Хорошо! Изгиб реки блеснул за лугом, над затопленными разливом мостками темнел привязанный к дереву челн. Хорошо! Вытащив из кустов весло, Вятша развязал веревку и с силой оттолкнулся от берега.

— Вернется парень-то твой, не сбежит? — завидев вошедшую хозяйку, поинтересовался один из гостей, хозяин. Второй — маленький, неприметный мужичок в плохонькой одежонке — молча сидел в уголке.

— Не сбежит, — усмехнулась та, поставив на стол горшок с просяной кашей.

— Что, так верен?

— Не то чтоб оченно верен… — Женщина неожиданно засмеялась. — А есть тут, чем его удержать.

— Девки?

Любомира согласно кивнула, покосившись на гостя. Вроде бы обычный — длинноносый, рыжеватый, бледный — но глаза! Черные, нелюдские, страшные! Посмотрит — словно ожжет плетью.

Вятша добрался до Киева быстро — солнце еще не село, сияло весело в густо-голубом небе, пуская по речным волнам юрких оранжевых зайчиков. В кустах, вдоль всей пристани, пели птицы. Горели костры, черные дымы поднимались вверх, вкусно пахло похлебкой. Вокруг кипела работа — артель плотников готовила ладьи: смолили, забивали рассохшиеся щели паклей, заменяли подсгнившие доски. Вятша повел носом воздух, сглотнул слюну. Покормит ли Мечислав? Должен бы… Парень резко ускорил шаг, войдя в город, свернул к Подолу, прошел людными улицами, многие: кузнецы, кожемяки, горшени — уже заканчивали работу, выходили на люди, развеяться, новостей послушать, себя показать. Пара косматых с увесистыми посохами волхвов в одинаковых ожерельях из птичьих костей, окруженные любопытствующими людьми, деловито дули на небо. Предсказывали погоду. Вятша подошел ближе послушать.

— А на седмице, яко поиде Велес на гору, да на пригорки Перуновы, да глянь-поглянь на дождище, да на солнышко красное, да возрадуйтеся, да не по суху земле, а по небу синему, да по грому-молонье, да…

Как ни силился Вятша, так и не смог распознать, что ж за лето предсказывали волхвы — уж больно уклончиво говорили — то ли дожди все время будут, то ли, наоборот, ведро?

Плюнув, парень разочарованно отошел, свернул к торгу, подумав запоздало — а не разошлись ли торговцы? Конечно же, расходились уже, что ж им, до ночи тут стоять, в рядах? Вятша стукнул себя по лбу — вот дурень! Называется — купил девам подарок! А нечего было стоять рот раззявя да волхвов слушать! А завтра и времени-то может не быть. Мечислав, он ведь с утра раненько к Любомире погонит, чего выжидать-то? Вятша вдруг улыбнулся — придумал! Схватил за рукав пробегавшего мимо отрока:

— Эй, паря, где гребенников улица?

— Гребенников? — ковыряя в носу, переспросил тот. — Кажись, там, у Копырева конца, где ложечники да посудники.

— У Копырева конца? — обрадовался Вятша. — Вот славно! Как раз по пути.

Он вовсе не собирался сразу же тащиться на Щековицу, к Мечиславу. Дружка навестить, Порубора, да девчонкам подарков прикупить — вот главное-то дело!

Гребенников-косторезов отыскал быстро — не впервой в Киеве — прикупил на медный обол пару дивных гребней, да у стеклодува — браслетик синенький — Лобзе. Спрятал все в суму, за плечо закинул, улыбнулся: красота, одно дело сделано! Теперь бы другое — Порубора увидать. Девчонка одна, Любима, пригрела сироту, вернее, тятенька ее, старый Зверин, что держал на Копыревом конце постоялый двор. А там уже было людно! Еще бы — со всей земли полянской, да от соседей, с древлян, стекались купецкие — с медом, с воском, с мехами — ждали каравана, что снарядит вскорости «в греки» князь Хаскульд — Аскольд, как и всегда по весне бывало. Войдя в ворота, Вятша углядел девушку — стройная, проворненькая, с иссиня-черной косой, та деловито настропаливала тесто у открытого очага — чай, тепло уже было, чего ж в доме, в духоте-то сидеть? Ее помощница, рыжая смешливая Речка, что-то рассказывала, передразнивая кого-то, видимо, постояльцев, от чего обе то и дело заходились смехом. Так и месили — в четыре руки, в большой глиняной корчаге.

— Эй, Любима, — позвал новый гость. Девчонка оторвалась от теста, вскинула черные очи.

— А, Вятша, — улыбнулась она. — А Порубора нету — третьего дня с охотниками ушел за Почайну.

— А когда вернется? — Вятша погрустнел.