Юлия Федотова - Опасная колея

Пока начальство бушевало, голова его второго ординарца Савикова несколько раз просовывалась в щель и тут же испуганно исчезала.

— Виноват, ваше превосходительство! — обычно довольно вялый и невозмутимый, ординарец казался ошарашенным. — Депеша пришла из Саратовского отделения — случай небывалый у них. Казус, иначе не скажешь. Не то чтобы срочное дело, но извольте полюбопытствовать!

— Дай сюда! — Бестужин с раздражением выхватил из рук подчинённого листок, пробежал глазами… И вдруг глаза эти самым натуральным образом полезли на лоб, а тяжёлая челюсть отвисла. — ЧТО-О-О?!! Господа, задержитесь! Савиков, читай вслух! — велели его высокопревосходительства чужим, неузнаваемым голосом.

Читал Савиков хорошо — громко и раздельно:

— Его превосходительству …

— А, пропусти! Суть читай!

— Слушаюсь!

«Доводим до вашего сведения о необычайном происшествии, приключившемся на подведомственной нам территории Саратовской губернии.

Тому две недели назад крестьянин Кузьма Еропкин, житель деревни Красавка Курдюмецкой волости Саратовского уезда, по его собственным словам, выехал на свой надел за оставленным в зиму стожком соломы. Какового стожка на месте не обнаружил, равно как и самого поля, и пяти соседских наделов. На месте оных непостижимым образом возникла островерхая чёрная гора высотой в сотню саженей на взгляд, совершенно неприметная издали, но явно видимая вблизи и также осязаемая. Поверхность той горы гладка, будто оплавлена, склоны чрезвычайно крутые и неприступные. На вершине видна башня, также чёрная, и попасть в неё возможно не иначе, как по воздуху.

Обнаружив такое явление, Еропкин донёс об оном курдюмецкому уряднику Поилкину, но был принят за пьяного и бит ногой в зад. Однако, по волости пошли дурные слухи, и учинённая проверка показала, что донос Еропкина вымыслом не является, напротив, в точности соответствует истине…

— Достаточно! — прервал чтеца Бестужин, и простонал голосом совсем уж замогильным. — Ну, что скажете, господа?

— Вот вам и чёрная гора в диком поле, ваше превосходительство! — отвечал Роман Григорьевич, стараясь казаться невозмутимым. На самом деле, в этот момент он испытывал целую гамму чувств, от мистического ужаса до откровенного злорадства. Хотел ещё про царевну напомнить, дескать, дело осталось только за ней, но не решился, чтобы не накаркать.

Увы, предосторожность не помогла.

Первый ординарец его высокопревосходительства, Сорокин, влетел в кабинет с дикими глазами, без стука и доклада. Заголосил с порога совершенно не по уставу.

— Беда, беда, ваше превосходительство! Похищена! Её императорское высочество, великая княжна Елена Павловна! Непостижимым образом, на глазах всего двора! Унесена чёрным вихрем в неизвестном направлении! Вас немедленно требуют к Государю!

— Ну, что ж, одно к одному, — очень спокойно, с каким-то даже внутренним удовлетворением изрёк Мстислав Кириллович, не иначе, уже успевший привыкнуть к «новой идее». — Едемте, господа! Надо осмотреть место преступления, пока не затоптали — им ведь, при дворе, правила не писаны.

«Ко двору? В Кремль? К самому государю-императору? И меня возьмут?!» — у Тита Ардалионовича захватило дух.

Господа расторопно, но без суеты покинули кабинет, оставив ординарца Сорокина недоумённо моргать глазами. Ему казалось, что происшествие такого масштаба, как похищение царской дочери, должно было произвести на начальство неизмеримо большее впечатление. И что значит «одно к одному»? Неужели, ещё кого-то унесло чёрным вихрем? Чудеса!

Ковровые сани лихо промчались по улицам, пугая прохожих. В Кремль внеслись прямо через главные ворота Великой башни [43] В нашей реальности — Спасская башня. Но поскольку в реальности описываемой христианство не приобрело такого значения, как у нас, башня поучила название в честь Ивана Ш, Великого, при котором она была построена — ничего, ради такого случая можно. Остановились перед Большим дворцом.

— За мной, — велел начальник молодым агентам. Ларцеву же бросил. — А ты жди тут, не мелькай.

Удальцеву показалось, что бедный Антон Степанович должен смертельно оскорбиться, что его так обошли, но тот воспринял приказ как должное, лишь поудобнее угнездился в санях, сделавшись вдруг незаметным, как привидение.

Внутрь Мстислава Кирилловича с сопровождающими пропустили без особых церемоний. Тит Ардалионович, представления не имевший о придворных обычаях, ожидал криков, паники и плача. Однако, во дворце, на первый взгляд, всё было чинно, строго, и только такой знаток, как граф Бестужин мог по отдельным приметам уловить общую нервозность обстановки.

Почему-то Тит Ардалионович ожидал увидеть его императорское величество восседающим на троне посередь парадного зала, со скипетром, державой и в короне… Ну, может быть, без короны, всё-таки, родная дочь пропала у человека. Но на троне — это уж непременно. Однако, прибывших препроводили отнюдь не в парадный зал, а в самый заурядный кабинет во втором этаже — ничуть не лучше, чем у его превосходительства. Здесь уже обретались несколько человек в очень больших чинах. Лица имели белые и расстроенные. С Мстиславом Кирилловичем здоровались за руку, смотрели с надеждой.

— Дворцовая охрана, Личная охрана и Полицейское управление, — шепнул Ивенский Удальцеву, полагая, что тому должно быть интересно, в какую компанию их занесло.

— Ой! — сказал Тит Ардалионович, просто не зная, что бы ещё сказать, и отступил в тень большого шкафа. Роман Григорьевич скромно пристроился рядом.

Государь Павел Иванович ворвался в кабинет, хлопнув дверью — сидевшие едва успели вскочить, приключилась некоторая сутолока.

Удальцев таращился во все глаза — не каждый день вот так, в двух шагах от себя, встретишь настоящего царя! Был он высок и прям, резок в движениях. Очень походил на собственный портрет, висевший над столом Романа Григорьевича. И на прадеда своего — масона, вероломно задушенного гвардейцами, тоже был похож: округлое лицо с мелкими чертами, светлые волосы, вздёрнутый нос, глаза птичьи, навыкат. Левое веко дёргалось от сдерживаемого волнения, голос грозил сорваться на крик… Тит Ардалионович взирал на его величество с восторгом, потому что сам царь! Роман Григорьевич смотрел без восторга, потому что папенька Григорий Романович в узком семейном кругу отзывался о его величестве не самым лучшим образом и уверял, что именно из-за его «дурости» (да-да, именно так и говорил генерал от инфантерии Ивенский о своём Императоре!) Россия едва не проиграла Вторую Крымскую.

Однако, теперь у этого дурня украли родную дочь, и Роман Григорьевич велел себя быть снисходительным и не судить строго. Увы, не получилось.