Валерий Большаков - Агент

Паровоз потихоньку разводил пары. Кирилл прошагал мимо классного вагона охраны, мимо теплушки для лошадей, мимо открытой платформы для автомобиля, мимо мягкого пульмана и вышел к салон-вагону, где обитал бывший лейб-гвардии поручик. [57] До 1917 года М. Тухачевский являлся поручиком лейб-гвардии Семёновского полка. У тамбура стоял молодой, худенький красноармеец, коему длиннущая винтовка с примкнутым штыком явно «не шла» по калибру — ему бы «мелкашку» на плечо.

— Стой, — солидно сказал он и шмыгнул носом. — Сюда нельзя!

Обратился как к своему — Авинов был одет в английский френч табачного цвета с огромными накладными карманами, в русские синие бриджи, на голове — серая «богатырка» шинельного сукна. Вылитый краском.

Кирилл молча достал мандат, подписанный самим Львом Давидовичем. Красноармеец выгнул кадыкастую шею, заглядывая в документ — и отпрянул, вытягиваясь по стойке «смирно».

По-прежнему и слова не промолвив, Авинов взобрался в вагон. Заглянул в рабочее купе командарма — по письменному столу, по тяжёлым креслам красного дерева раскиданы карты, кроки, исписанные, исчёрканные листы плохой бумаги. Сабля в ножнах брошена на пухлый кожаный диван. На круглом столике — «Прикладная тактика» Безрукова, «Стратегия» Михневича, «Походы Густава Адольфа» в солидном кожаном переплёте. И никого.

Низкое жужжание, донёсшееся из соседнего купе, подвигло Кирилла просунуться и туда. Михаил Тухачевский был там — он работал за токарным станочком, вытачивая из дерева какую-то сложную загогулину. По стенкам висели лобзики, стамески, рубанки. В углу лежала стопка тонких досок, а на верстаке покоилась нижняя дека будущей скрипки, похожая на восьмёрку. Пахло стружками и политурой.

Командарм — высокий, лубочно-красивый шатен с серыми глазами со странным разрезом и чуть навыкате — недовольно обернулся. Его породистое лицо было сумрачно и холодно.

— Да-а? — протянул Тухачевский ровным голосом, выключая станок.

— Виктор Павлович Юрковский, капитан, — отрекомендовался Кирилл. — Направлен к вам политкомиссаром. [58] В нашей реальности комиссаром Симбирской дивизии назначили Б. С. Лившица.

Небрежно ознакомившись с бумагами, командарм кивнул.

— Мы вас ждали, комиссар, — сказал он. — Можете занять третье купе в пульмане. Поезд отходит в четырнадцать ноль-ноль.

И, повернувшись к Авинову спиной, снова занялся своими деревяшками. Дескать, разговор окончен.

Кирилл не обиделся — заносчивость и отчуждённость составляли доминанту характера Тухачевского, человека явно не компанейского.

В третьем купе было голо и пусто, за стенкой напевала Маруся Игнатьева, жена командарма, очаровательная домохозяюшка. За пыльным окном открывались пути, заставленные теплушками. На рельсах сидели в рядок бойцы 1-й армии, смоля цигарки и гогоча. Конники перекидывали в вагоны тюки сена и заводили по сходням фыркавших лошадей.

1-я Революционная армия только-только создавалась, это был настоящий интернационал — в полках тасовались пленные венгры, питерские коммунисты и рабочие-большевики с Урала, направленные «в добровольно-принудительном порядке», латышские стрелки, партизаны-чапаевцы, красные башкиры, красные калмыки, китайцы…

И всё это разнузданное сборище, привыкшее митинговать и лузгать семечки, командарму Тухачевскому нужно было взнуздать и «перековать».

Ровно в 14.00 эшелоны 1-й армии отправились в Симбирск, под руку главнокомандующего Восточным фронтом Муравьёва.

Всю дорогу до Симбирска Кирилл как-то странно ощущал себя. Он словно наблюдал за самим собою вчуже, как бы со стороны, с болезненным любопытством ожидая неминуемого провала.

…Вот в дверях купе возник массивный, с крупной головой Куйбышев. Неприятно улыбнувшись, он велел провести с бойцами политбеседу на тему: «Почему выборность командиров плохо влияет на борьбу с белобандитскими бандами?»

Вот появился и сам командир Симбирской дивизии — бесшабашный кавказец Гай, [59] Гайк Димитриевич Бжишкян. не снимавший бурки и папахи круглый год. Путая армянский с русским, начдив поздравил «товарища Юрковского» с назначением.

Вот забежал худой длинноволосый молодой человек в гражданском костюме — председатель революционного трибунала Лившиц.

— Я зашёл до вас не для поговорить, — решительно заявил он и растолковал, как в 1-й армии дают бой мародёрству, бесчинствам и пьянству.

— Расстреливать гадов! — искренне высказался Авинов, и Лившиц с чувством пожал ему руку.

И тут наваждение прошло — Кирилл понял, что он всего-навсего боится. И как-то сразу успокоился.

А потом показался Симбирск, террасами исполосовавший склон пологой горы, и стало не до страхов — пришла пора «комиссарить».

Пензенская дивизия с Инзенской разместились у Волги, а бойцов «товарища Гая» определили на Старый венец — плоскую вершину Симбирской горы, где раскатана была Соборная площадь. Впрочем, Троицкий и Николаевский соборы занимали лишь её серединку — здесь и Публичный сад для гуляний разбит был, и бульвар, и огромный цветник…

…Когда «комиссар Юрковский» выбрался на площадь, по цветам бродили рассёдланные лошади, насыщаясь и обмахиваясь хвостами. Поперёк аллей Николаевского сквера были протянуты верёвки, на которых сохли портянки, а в тени громадного здания Кадетского корпуса шло распитие шустовского коньяка, реквизированного матросами из отряда Прохорова. Гоготавшие балтийцы лузгали семечки и пели «Цумбу» под гармонику.

Вся Московская улица была забита подводами, под деревьями сидели и лежали бойцы, меж возами шмыгали мальчишки, толклись у походных кухонь и орудий. Здесь же бабы меняли молоко и зелень на нитки, на отрезы добротного синего сукна, а сутулый мужик в серых брюках и розовой сорочке читал по складам газету сгрудившимся вокруг красногвардейцам.

Авинов расстегнул новенькую лакированную кобуру с маузером и зашагал, не торопясь, «попадая в окружение» Сенгилеевско-Ставропольского сводного отряда, буквально на днях объявленного Симбирской дивизией. Одеты красноармейцы были как попало — кто в шароварах и гимнастёрках, с солдатскими бескозырками на стриженых головах, кто в косоворотках да в портках, латанных на коленях. Татары ходили в длинных цветастых халатах, а уж матросы… Ревматы щеголяли в бушлатах до копчика и в клёшах в полметра, со свинцовыми грузилами на складке, чтобы мотало «поширше». Ленты с якорями — до ягодиц, вдоль штанов — ряд перламутровых гудзиков, в глубоких вырезах форменок синели татуировки и сверкали драгоценности, снятые с нежных шеек изнасилованных княжон.

В тени собора, на подводе сидел доктор Николаев, заведующий медсанчастью. На груди у него блестел врачебный значок, левую руку едва охватывала повязка Красного Креста, на поясе с инкрустацией висели финский нож пуукко в ножнах и кобура с браунингом. Высоколобый, с пушистыми бакенбардами и малюсенькими глазками над приплюснутым носом, Николаев смахивал на откормленного бульдога. Расчёсывая могучей пятернёй окладистую бороду, он прогудел: