Валерий Большаков - Агент

Он прилёг, поёрзал минут пять и вскочил. Бесполезно! Тревога не отпускала его, какой уж тут сон…

Неожиданно в дверь постучали. Авинов замер, как в давней ребячьей игре. Он стоял и прислушивался: вправду ли стук был условным или ему это показалось? И тут снова: тук-тук, тук, тук-тук-тук — и два шлепка ладонью…

Коротко выдохнув, Кирилл пошёл открывать. За порогом, оглядывая коридор, стоял высокий, сухощавый мужчина с узким, костистым лицом. Полотняная пара сидела на нём как на вешалке. Чутьём штабс-капитан угадал в госте армейскую жилку, хотя с виду не скажешь — в дверях стоял типичный шпак, [61] Так люди военные презрительно называли штатских. земский врач какой-нибудь или учитель гимназии. В общем, интеллигентишка уездного пошибу, годный лишь на рефлексии.

Авинов воззрился на нежданного визитёра, надеясь услыхать пароль — он уже скучал по людям оттуда.

— Игнатий Савельевич здесь проживают? — вежливо поинтересовался «шпак».

— Отъехали они, но обещали быть всенепременно, — ответил Кирилл в манере приказчика, одновременно радуясь и пугаясь. — Передать чего?

И гость выдал отзыв:

— Передавайте привет от Михал Гордеича.

С чувством громадного облегчения, Авинов повёл рукою в приглашающем жесте:

— Уф-ф! Заходите.

Сухощавый переступил порог и быстро огляделся.

— Мы одни? — спросил он.

— Совершенно!

Визитёр, поняв, видимо, состояние Авинова, наметил скупую улыбку и сказал, умягчая голос:

— Вы меня так и зовите — Михаилом Гордеичем. Виктор… Павлович?

— Увы, — вздохнул Кирилл.

Михаил Гордеевич тихонько рассмеялся, показывая мелкие белые зубы.

— Я вас прекрасно понимаю, — сказал он, улыбаясь, — тем паче что восемь месяцев нахожусь в подполье. Срок, знаете ли! Я уже, когда сам с собой разговариваю, обращаюсь к своей персоне по чужому имени. Привык!

Покашляв, Михаил Гордеевич проговорил голосом, обретавшим деловитую сухоту:

— Чем порадуете, товарищ комиссар?

— Людей у вас много? — ответил штабс-капитан вопросом.

— Смотря для чего… — осторожно проговорил подпольщик.

Волнуясь, Авинов передал ему суть приказа Тухачевского. Тот заметно встревожился, забарабанил мосластыми пальцами по наличнику.

— Не все пойдут за нами, вот в чём дело, — озаботился Михаил Гордеевич, хватая подбородок в горсть. — Многие ещё с семнадцатого так и остались на перепутье — ни вашим ни нашим.

— Да хоть кого-то спасти! — горячо сказал Кирилл.

Подпольщик энергично кивнул:

— Безусловно, Виктор Павлович, безусловно! Займусь этим тотчас же, — сказал он.

— Слава Богу! А то я лишь два адреса зазубрил из списка в штарме.

— Хоть двоих! — подмигнул Михаил Гордеевич. — Да, товарищ комиссар, у меня к вам огромная просьба…

— Я весь внимание.

— Нам очень нужна искровая станция, [62] Так в то время называли радиостанцию. — сказал подпольщик, молитвенно складывая ладони. — Любая! На складах их полно, но пробиться туда можно лишь с боем — для нас. А для вас…

— Я понял, Михаил Гордеевич. Добуду. Кстати, просьба есть и у меня. Место комиссара дивизии не шибко высокое, а путь наверх перекрыт наглухо Куйбышевым и Карлиным…

— Куйбышев — та ещё сволочь, — усмехнулся подпольщик. — Когда красные бежали из Самары, Куйбышев прихватил с собою всю кассу — десять миллионов золотом, якобы на оружие и на прочие большевистские вытребеньки. Больше этих денег никто не видел…

— Этих двоих надо убрать, — сухо сказал Авинов.

— Поможем, Виктор Палыч, поможем…

— Ну, тогда удачи!

— Взаимно, Виктор Палыч, взаимно. Я свяжусь с вами!

У же начинало темнеть, когда Авинов покинул Венец. В штарме трещал десяток «Ундервудов», распечатывая фамилии и адреса царских офицеров, не прибившихся к Белой гвардии, а чего-то выжидавших. «Дождались!» — подумал Кирилл со злостью, сворачивая в переулок со смешным названием «Курмышок 2-й». Здесь, в своём доме, проживал полковник Соотс — один из тех верных слуг Отечества, чьи координаты штабс-капитан успел запомнить.

Пройдя мимо ворот, Авинов глянул, как учили, — вниз и назад. Никого. Выбрав дыру в заборе, он пролез в запущенный сад. Обойдя дом, штабс-капитан вышел к веранде, на ступеньках которой сидел изрядно поседевший мужчина с усталым, обрюзгшим лицом. Набросив на плечи китель без погон, он курил самокрутку, щурясь от ёдкого дыма.

— Георгий Иоганнович? — негромко позвал Кирилл. — Не оборачивайтесь!

Спина полковника напряглась.

— Кто вы? — глухо спросил он. — Что вам здесь нужно?

— Молчите и слушайте. Завтра по всему Симбирску расклеят приказ о мобилизации царских офицеров.

— Я не собираюсь служить хамской власти! — резко сказал полковник.

— А вас никто и спрашивать не будет. Или станете военспецом в Красной армии, или вас расстреляют! Слушайте и не перебивайте. В вашем распоряжении лишь эта ночь. Соберите всех, кого найдёте. У причалов стоит штабной пароход «Нижегородец» и ещё там есть суда — «Отец», «Фортуна», «Василий Лапшин»… У них на борту полно всего — оружия, боеприпасов, продовольствия, обмундирования… Уг о ните их перед рассветом.

Соотс подавился дымом и закашлялся.

— Как? — просипел он, перхая. — Там же охрана!

— Этой ночью на дежурство заступают матросы из отряда Прохорова. Они и без того спят на посту, а сегодня их сон будет особенно крепок — кто-то поднесёт им два ведра самогону… Вахтенных снимете сами.

— И куда нам? — напряжённым голосом спросил Соотс.

— Да всё туда же, куда давно надо было! — грубовато ответил Кирилл. — Пробивайтесь к белым, Каппель в Сызрани. Заодно передадите Владимиру Оскаровичу, что в Симбирске ждут главкома Востфронта — красные готовятся перейти в контрнаступление. Действуйте, ваше высокоблагородие!

Пробегав полночи по гулким деревянным тротуарам, Авинов до того устал, что ему даже спать расхотелось.

Ещё и четырёх не было, когда он спустился к пристани.

Симбирск спал — дома его почивали в зелёных постелях садов, луковки церквей и колокольни вырисовывались нечёткими силуэтами, словно ночнички, Волга была укрыта чёрным одеялом предрассветного мрака. А небо начинало сереть — всё Кириллу было видно, хоть и смутно.

Различив шпиль речного вокзала, он улыбнулся — сработала его затея! Ни одного «братишки» не шаталось в карауле, дрыхла матросня, упившись самогоном «на халяву». А вот офицерам было не до сна — «их благородия» и «превосходительства» скользили по причалам неслышными тенями, крадучись, поднимались по трапам, убирали речников, «кемаривших» на вахте.

Первым отдал швартовы «Василий Лапшин». Поплыл без плеска, без шума. Лопасти его колёс были недвижимы — беглая команда опасалась запускать двигатель.