Валерий Елманов - Битвы за корону. Прекрасная полячка

Мол, так и так, воевода Шереметев собрал во Пскове своих ратников и двинул их ночью на наш лагерь. Однако нападение удалось отбить, повязав почти всех. Мало того, осажденные, видя провал этой попытки, окончательно пали духом, и взять Оденпе удалось. Увы, сразу выехать тебе на помощь не могу, слишком богатые винные запасы тут обнаружились, часть из которых отсылаю твоему войску, но через три-четыре дня жди меня под Юрьевом. И приписка: очень прошу без меня штурм города не начинать.

Но это смысл, содержание. Написать же письмецо должен был своей рукой сам усвятский староста и королевский ротмистр Ян Сапега, иначе жульства не получится.

Поначалу тот и слышать о таком не желал, возмущенно замахав на меня руками. Пришлось пояснить, что он и его сотоварищи-шляхтичи не подпадают ни под одно правило, требующее гуманности по отношению к пленным. А не подпадают, поскольку напали по-разбойничьи, без объявления войны, следовательно, вообще не являются пленными. Скорее обычными татями, а с ними на Руси разговор короткий.

Сапега вновь возмутился, перебил, заявив, что они с гетманом объявили войну королевне по всем правилам, предварительно известив ее о том. Его сообщение немного сбило меня, но я поправился:

— А с каких пор в Речи Посполитой истинные рыцари стали воевать с женщинами? И кроме того, поведение твоих воинов я бы не назвал куртуазным, о чем наглядно свидетельствуют деревни, в которые ты отправил в зажитье своих лыцарей. Кое-где вовсе не осталось ни одного целого дома, да и жителей изрядно поубавилось. Потому, как ни крути, все одно — тати они.

А в заключение подробно растолковал, что делают у нас на Руси с татями после их поимки.

Тот и после моего расклада попытался протестовать. Дескать, я со своим войском тоже не вписываюсь в рыцарские правила ведения войны: подлое нападение ночью, никакого предупреждения…

Моего терпения хватило на два его загнутых пальца. Усмехнувшись, я перебил его и заметил, что, воюя с татями, никто и никогда никаких правил не соблюдал, потому я вел, веду и буду вести себя соответственно. Например, если он не станет писать требуемое, каждый часец ему будут приносить сюда в комнату по одной отрубленной шляхетской голове. На раздумья отпускаю один дробный часовец, чтоб принять окончательное решение. В случае отказа я даю команду и…

Он не поверил мне. Так и заявил, когда часовец, то есть десять минут прошли:

— Не посмеешь.

Экий балда. Я подмигнул Дубцу, и тот, кивнув, вышел. Сам же, не говоря ни слова, принялся неторопливо попивать винцо. Минуты через три на улице раздался истошный, душераздирающий крик, а еще через две поднявшийся к нам по скрипучей лесенке гвардеец молча вывалил из мешка на пол первую окровавленную голову. Сапега побледнел. Спустя минуту второй притащил следующую.

— Пан Куновский, — потрясенно прошептал ротмистр, очевидно знававший его при жизни, и возмущенно воззрился на меня. — Это ж варварство! После такого зверства ты, князь, никогда не сможешь называть себя рыцарем.

Нашел чем пугать.

— Плевать, — отрезал я. — Я себя и раньше в них не числил. — И, самодовольно ухмыляясь, похвастался: — Это еще что. Жаль, ты не видел, как я шляхтичам хребты об колено ломаю. Очень удобно, знаешь ли. Родня потом выкуп за него отдает, а воевать он все равно никогда не сможет. Так и валяется себе недвижимый в постели.

Глаза Сапеги округлились от ужаса. Вот и хорошо. Пусть считает, что я зверь, дикарь и всякое такое. Зато в следующий раз призадумается, прежде чем идти воевать с Русью. У меня ведь на многих магнатов Речи Посполитой, не говоря про людей, состоящих на высших должностях, или известных полководцев, имелось досье. Часть его собрали ребята из «Золотого колеса», а остальное выложил под диктовку моему секретарю Еловику Яхонтову понемногу выздоравливающий Ян Бучинский.

В основном в досье говорилось не про Яна-Петра, а про его двоюродного брата, великого литовского канцлера Льва Сапегу: умен, автор знаменитого статуса Литовского, трезвомыслящий, Русь не любит, хотя предпочитает жить с нею в мире. Разумеется, пока она сильна. Едва ослабнет, первым станет советовать королю вырвать у нее кусок земель, да побольше, побольше.

Но кое-что имелось и про самого ротмистра. Как-никак, невзирая на относительную молодость, лет тридцать на вид, не больше, он успел поучаствовать в польско-шведской войне. А в знаменитой прошлогодней битве при Кирхгольме, где Ходкевич наголову разгромил превосходящие силы короля Карла, успешно командовал правым флангом гетманского войска. А вот в отношении Руси мнение его точь-в-точь совпадает с мнением старшего братца, то есть переманить его в союзники нечего и пытаться.

Потому я и решил обойтись без показного дружелюбия и гуманизма, а поступить иначе, продемонстрировав свою запредельную жестокость, граничащую с зверством. Плевать, что Сапега понарассказывает обо мне по возвращении. Лишь бы он просветил Льва, что воевать с королевой Ливонии, которую подпирают плечами столь циничные, но удачливые и изобретательные головорезы и садисты, не стоит. Себе дороже обойдется. А мнение канцлера король выслушает ой-ой-ой как внимательно, ибо без визы и печати Льва Сапеги документы короля ныне вообще не имеют юридической силы на территории Великого княжества Литовского.

На самом-то деле головы городской палач отрубал мертвым шляхтичам, а чтоб все выглядело достоверно, по пути к нам гвардейцы заглядывали на поварню, где разделывали коров для нашего войска, и окунали в свежую кровь. Поди разбери, чья она. Вопили дурниной тоже гвардейцы, из тех, у кого глотки полуженее, — чтоб до Сапеги точно донеслось.

Зашел третий. Очередная голова покатилась по полу, брызгая во все стороны алыми каплями.

— Марцинковский! — вырвалось у ротмистра.

— Точно, — невозмутимо подтвердил я. — Он еще на свадьбе у нашего государя был, и на тебе, на его города покусился. У Фили в гостях были, да Филю и побили. Ну что ж, каков грех, такова и расплата. — И беззаботно отмахнулся. — Да бог с ним, с этим Марцинковским. Мне другое интересно. Вообще-то шляхтичей, даже если брать одних товарищей, у меня не меньше сотни, да и пахоликов сотни четыре. Но этих я потом пущу, на десерт, благо по одежде их отличить легче легкого. [67] Польские гусары делились на «товарищей» и «пахоликов». Последних, из числа обедневших шляхтичей, приводили с собой, поступая на службу, «товарищи», числом обычно от двух до семи. Пахолики, таким образом, составляли его poczet (свиту, буквально «почет»). Товарищ получал за них жалованье, но был обязан вооружать за свой счет. Помимо коней и качества военного снаряжения «товарищи» и «пахолики» различались также и цветом одежды. У первых она обычно была красной, а у последних иного цвета (как правило, но не всегда, синяя). Хватит ли у тебя терпения, ясновельможный пан, на восемь интересных часов по разглядыванию их голов?