Валерий Елманов - Битвы за корону. Прекрасная полячка

Второй раз, ближе к концу заседания, я выразил обеспокоенность, что, как мне кажется, у Марины Юрьевны еще и болит голова, а это в совокупности с румянцем неопровержимо указывает на… Но продолжать не стал, осведомившись, так ли оно на самом деле. Расчет оказался верным. Желание услышать, на что указывает, одолело, и она, помедлив, согласно кивнула.

— Этого я и боялся! — трагическим шепотом воскликнул я. — Боялся, поскольку головная боль неопровержимо свидетельствует… — И выдал длинный список болезней, в которые я недолго думая включил страшный клофелин, еще более ужасный папазол и коварный амидопирин, каковые, подобно прочим анальгетикам — это, мол, такая группа болезней, — чаще всего приключаются у женщин в положении.

— Вам бы, наияснейшая, хорошо пройти флюорографию, а потом лоботомию, — сочувственно посоветовал я напоследок. — Именно так в подобных случаях рекомендует поступать великий индусский лекарь Радж Капур, у которого я учился.

Марина недоверчиво прищурилась и с ироничной улыбкой заметила:

— Прости, князь, но я сомневаюсь в твоих глубинных лекарских познаниях. Уж больно ты молод.

Но тут за меня вступился Годунов. С неподдельной тревогой взирая на предмет своих тайных воздыханий, он поднял мой медицинский авторитет на небывалую высоту, горячо заявив:

— Напрасны твои сомнения, Марина Юрьевна. Батюшка сам мне сказывал, что, когда у него прихватывало сердечко, Федор Константинович одними руками, безо всяких порошков и лекарств боль утишал. А как-то раз вовсе с того света его вытащил. Лекари, правда, себе оное в заслугу поставили, да батюшка поведал, что, когда у него уже душа вверх взметнулась, на тело покинутое взирая, никаких лекарей и в помине подле него не было — один князь, склонившись над ним, чтой-то творил. А уж к тому времени, когда они набежали, душенька его обратно в тело возвернулась. И всему тому князь обучился в восточных странах.

— В Шамбале, — уточнил я, удовлетворенно отметив, что взгляд яснейшей в момент утратил свою колючесть. И она не просто смягчилась, но и поинтересовалась, как ей быть.

— Лучше всего гастроэндоскопию или релаксацию, но где ж их взять? — принялся я размышлять вслух. — Можно было бы применить офтальмотонометрию, ботекс или эпиляцию. Шикарнейшие штуки и весьма эффектные, но, увы, у меня нет соответствующих инструментов. — И я расстроенно крякнул.

Точнее, это присутствующие посчитали, будто мое кряканье от огорчения. На самом деле, представив, как вопит Марина от применения указанных процедур, особенно двух последних, я чуть не засмеялся, потому и пытался как-то скрыть неуместный смех. Однако терминов накидано в избытке, утонуть можно в непонятках, пора и закругляться, а то точно не выдержу и заржу, и я подвел итог:

— Остается простейшее: постельный режим и как можно меньшее потребление воды, коя тлетворно влияет на нейроны и позитроны вашей предстательной железы.

— Постельный… — протянула Марина, и подозрение вспыхнуло в ее глазах с новой силой. — А как долго?

— Пустячок. Всего-то два-три дня, — улыбнулся я. — Если за это время не усилятся головные боли, значит, ложная тревога.

— А коли усилятся? — не отставала она.

— Тогда надо думать, — развел руками я. — Как я могу сейчас сказать что-либо конкретное, когда неизвестно, какого вида они будут. Рабиндранат Тагор насчитывал порядка шести с половиной десятков разновидностей головных болей, и каждая соответствует определенной болезни.

Второй удар в этом направлении нанесла заранее предупрежденная мною Ксения. Как ни странно, но Марину она отчего-то невзлюбила сразу, при первой встрече, хотя та из кожи вон лезла, дабы ей угодить. Едва узнав, что Федор собирается отправить за сестрой в Кологрив людей, Мнишковна предложила воспользоваться ее каретой, подаренной ей Дмитрием. Мол, сестре царевича и престолоблюстителя подобает ехать только в такой.

Покрытая алым глазетом, вся вызолоченная и испещренная золотыми звездами карета действительно выглядела на загляденье. Да что там говорить про стенки, когда даже ступицы у колес были покрыты листовым золотом, спицы выкрашены лазурью, а оглобли обиты темно-красным бархатом, расшитым серебром. На крыше у нее гордо красовался золотой орел. И внутри сплошная роскошь — подушки, расшитые жемчугом, стенки, обитые соболями, и соболями же обшитые шерстяные и стеганые покрывала.

Встретила ее Мнишковна, можно сказать, не чинясь, с распростертыми объятиями, словно близкую родственницу, заявив, что она ей теперь будет как сестра. Ксения держалась вежливо, учтиво, но не более. А когда Федор оставил меня с нею в тот же вечер наедине — авось никто, кроме него, не увидит столь вопиющее нарушение приличий, — она, припомнив встречу, намекнула, чтобы я держался с Мариной настороже и ни в чем ей не верил, а то не миновать мне худа. Мол, больно лукава. Я с улыбкой осведомился, не ревнует ли она. Ксения замялась, смущенно отвела взгляд и сердито огрызнулась:

— К кому? Ни рожи, ни мяса — одни кости. Да и не след русской царевне к брюхатой шляхтянке ревновать — больно много чести.

— Ну вот, обиделась, — ласково протянул я и кинулся заглаживать свою вину.

Загладил. Но до конца она этой темы не отставила и спустя полчаса вновь затронула ее, пояснив причину своего недоверия:

— Меня батюшка учил: не верь чужим речам, верь своим очам. — И невесело усмехнулась, добавив: — А недоглядишь оком, заплатишь боком. Сказывать-то что хотишь можно, зато в очи лжу она подпускать, слава богу, покамест не научилась, вот и проглядывает в них недоброе. Хоть и мал огонек, да виден дымок, а я приметливая. Потому и сказываю: не верь. И Феде накажи, а то она на него поглядывает, ровно говядарь на бычка, а бабья лесть хошь и без зубов, а с костьми сгложет. — Она пристально посмотрела на меня и… облегченно вздохнула, попрекнув: — Да ты и сам к ней веры не имеешь, так почто пытаешь? — И обиженно надула губы.

— Хочу лишний раз убедиться, какая ты у меня мудрая, — улыбнулся я. — А насчет Федора, может, лучше тебе самой, как сестре, поговорить с ним?

— Рада бы, да он ныне не тот, что ранее, — грустно вздохнула она. — Ты вон завсегда меня выслушаешь, да переспросишь, да обмыслишь. А коль и откинешь в сторонку, то потому токмо, что у тебя иные резоны есть. А что твоя советница не в портах, а в сарафане, вовсе не глядишь. Он же… Иногда, бывает, прислушается, особливо ежели с его думками сходится, но зачастую все боле мимо ушей пропускает.

Словом, в ее лице я нашел союзницу, к помощи которой и решил прибегнуть. И этим же вечером она вначале невинно осведомилась у брата, как проходил совет, а «узнав» о легком недомогании яснейшей, вскользь посетовала, что Федор и все прочие невнимательны к ней. Хорошо, князь своим зорким глазом вовремя подметил ее зарождающуюся болезнь, а если б нет, что тогда?