Александр Сапаров - Назад в юность

— Валентина Ивановна, торжественно обещаю никаких амуров. — И не удержавшись, спросил:

— Валентина Ивановна, а если девушки сами на меня вешаться будут, что мне делать?

— Я вам повешаюсь! Я вам всем так повешаюсь, что плохо станет! Смотри Сережка, договоришься у меня. — И с этими словами закончила разговор.

Вечером 15 октября мы сидели дома, неожиданно бабушка, смотревшая телевизор позвала нас:

— Даша, Сережа идите, послушайте, Никитку то скинули.

И действительно диктор телевидения сообщила, что по состоянию здоровья Никита Сергеевич Хрущев покинул свой пост, и на его место выбран Леонид Ильич Брежнев и показали большую фотография Брежнева. На это все новости закончились. Но бабушка была очень взволнована:

— Ой, да что же теперь будет, надо наверно завтра бежать в магазин, а то соли у нас и спичек маловато.

— Мама, вечно ты паникуешь, у нас наверняка будет партсобрание по этому поводу, и все проясниться, да и в газетах завтра сообщение будет, и я тебя прошу не называть так нашего руководителя, да еще при этом обалдуе, завтра еще ляпнет где-нибудь.

Когда я на следующее утро пришел в университет, все были в возбуждении, со всех сторон слышались шепотки:

— Это его наверно за кукурузу, или за целину.

Когда кто-то в беседе заявил, что может, действительно Никита Сергеевич заболел, вокруг раздался веселый смех слушателей. Преподаватели ходили в растерянности, а пары по истории КПСС даже и не было.

— Наверно получают инструкции. — Подумал я.

К второй паре некоторые студенты уже принесли сегодняшние газеты, но в них также ничего не расшифровывалось, а было краткое сообщение и портрет Брежнева.

И уже в коридоре кто-то напевал:

А я сидел и размышлял, что пока мое пребывание в прошлом на глобальные события в стране и мире никак не повлияли. И даже, то, что я спас Машу Сидорову пока никоим образом не отразилось даже на нашем городском уровне, а ведь это наверно гораздо более крупное вмешательство в прошлое, чем бабочка Брэдбери. Правда и время для накопления различий просто несравнимо.

Но кроме шепотков и разговоров в курилке больше ничего не было, и ко второй половине дня всем было уже неинтересно, что там будет с нашим руководителем, речи которого еще несколько дней назад часами передавали по радио и телевидению.

В понедельник, как обычно мы пришли на физику. Уже с начал занятий было видно, что Ангелина Арнольдовна чем-то озабочена, обычно всегда спокойная и улыбающаяся, сегодня она была, как мегера, накричала на двух девушек, на меня. Но постепенно вроде все вошло в колею. Когда я зашел с ней, как обычно в помещение лаборатории она сунула мне в руку бумажку и вытолкала вон.

На бумажке был адрес и время и приписка, напечатанные на машинке: «Прочитаешь порви».

На мое счастье ни тренировки, ни работы у меня сегодня не предвиделось. Придя, домой я поужинал, и сказал бабушке, что пошел в библиотеку и приду очень поздно, отправился в баню. Выйдя через час из бани весь намытый. я не спеша отправился по указанному адресу, я долго думал покупать цветы или нет, но потом решил, что в первый визит, который еще неизвестно чем закончится это не обязательно.

Когда я зашел в подъезд и подошел к двери, у меня неожиданно появилось какое-то чувство робости:

— Андреев, что с тобой, вспомни, сколько раз ты стоял вот так перед дверями любимых женщин, наверно это опять юный организм вытворяет такую штуку. И я решительно нажал на звонок.

Открыли мне практически сразу, видимо Вертинская меня уже ждала.

— Проходи Сережа раздевайся, не смущайся, у меня никого нет.

И она провела меня в комнату. По порядку в квартире было видно, что она живет очень долго одна. Я присел у стола, стоявшего посреди комнаты. На столе стоял кофейный сервиз, и початая бутылка армянского коньяка. Вертинская была одета в открытое крепдешиновое легкое платье, которое изящно облегала ее фигуру и когда она присела напротив меня на стул, складки платья обнажили почти полностью ее ноги. Но в этот момент, по-моему, это ее не волновало, скорее всего, она это даже не заметила. Я видел, как нелегко ей начать разговор и поэтому я просто сел рядом с ней и, обняв ее начал целовать ее шею, грудь, губы, а потом поднял и понес на кровать, стоявшую в дальнем конце комнаты. Она, по-видимому, не ожидала такого начала с моей стороны, но полностью покорилась моим рукам и послушно делала все, что я хотел. Через час мы сидели за столом, и она пыталась налить мне немного коньяка. Но я, помня о возвращении, домой, категорически отказался, и согласился лишь на кофе.

Ангелина же сидела передо мной, ее шелковый халатик был распахнут и открывал мне для обозрение все ее великолепное тело женщины в расцвете лет. Мы сидели и вели разговор ни о чем, она до сих под не могла придти в себя после моего напора.

— Ты знаешь Сережа, я ведь в первый раз заметила тебя на экзамене, когда ты смотрел на меня и раздевал глазами и это был взгляд взрослого мужчины, и когда потом, на первом занятии ты смотрел на меня, я поняла, что пойду на все, но ты будешь у меня в постели.

Ты так меня удивил, я думала про себя, что, как тебе взрослой женщине, не стыдно соблазнять мальчишку и ничего не могла собой поделать. Но сейчас я начинаю думать, а кто кого соблазнил.

Но я ее уже не слушал, и подхватив на руки, понес на постель и мы снова на какое-то время выпали из окружающего мира.

Когда я уходил, на ее лице были слезы:

— Сережа я все понимаю, нам не следует встречаться, но я не могу преодолеть себя, пообещай, что придешь, если я позову. И пожалуйста, прости, за эти слова, я надеюсь, что того, что произошло между нами никто и никогда не узнает.

— Ангелина, я не обижаюсь, потому что ты ведь еще совсем не знаешь меня, но обещаю, что все это останется только между нами.

Я шел домой, холодный октябрьский ветер обдувал мое разгоряченное лицо, и успокаивал мысли. На душе одновременно было и хорошо и немного грустно. Наверно грусть была оттого, что мне было хорошо понятно, что никакого будущего у нашей связи нет. Может еще несколько раз эта женщина позовет меня к себе, но затем этому все равно придет конец. А если об этом еще и узнают, то и как преподавателю ей больше здесь не работать.

Когда я пришел домой и разделся, и сел за стол бабушка долго меня разглядывала:

— Сережка признавайся, как на духу, где был? Бабой от тебя пахнет. Небось, на свиданку бегал вместо библиотеки. Давай признавайся, матери не скажу.

— Что же за существа эти женщины. — Думал я. — Ведь специально не пил коньяк, час бродил по улице, а все равно вычислила в пять секунд.