StEll Ir - История Любви. Предварительно-опережающие исследования

У «больного» от счастья строилось в глазах… Отто Вольксвагген всё заметней дышал, ловя каждый нежный заботливый взгляд изредка даримый ему милой Оленькой…

– Ничего-ничего… Вы не так уж опасно больны… Сейчас поцелую, и всё пройдёт…

Этого от Оленьки немецкий обер-лейтенант никогда не сносил: только лишь розовые губки её чуть коснулись оголённой ей крепко вздутой головки, как первопричинный член его дёрнулся раз… другой… Оленька улыбнулась глазами, натягивая мягкий ротик на уж очень большую у Отто залупу и пропуская по кулачку идущие по стволу конвульсивные толчки… С пушки дунуло в ротик ей так, как будто настойчивый пациент не приходил на приём целый год!.. Оленька терпеливо сосала конец почти с полминуты, пока бьющий фонтан не утих…

И всего только через пять каких-то минут, когда Оленька было собралась уже вручить рецептуру и выпроводить милого симулянта за порог, его единорог восстал заново во весь рост над так и не поднявшимся ещё лейтенантом и потребовал снова пристального к себе внимания…

Оленька сняла трусики и распахнула белый халатик, присаживаясь на живой инструмент. Её ножки сжали коленками Отто бока, а аккуратно подстриженные кустики на лобке скрыли от всех глаз внырнувший под лоно ей хуй. Она опёрлась ладошками в его золотистую могучую грудь и посмотрела в окно на солнечное весеннее небо с проплывающими по нему облаками…

В глазах Отто Вольксваггена смешались в одно облака и легко взлетающая над его животом белокрылая Оленька с маленькими прыгающими сисечками и в своём чудо-халатике…

– Разрешите доложить, господин обер-лейтенант, мне ещё как вас младшему в звании!

– Докладывай…

Вечерело уже. Голая Оленька стояла, облокотившись на столик и выгнувшись в стройной спинке. Отто Вольксвагген сидел в остатках носков обессиленный в приёмном кресле, курил. А Фриц Шнайдер, утративший только нижние предметы из гардероба из своего, держал за обнажённые бёдра Оленьку и уж по третьему разу «докладывал» своего млечного сокровения ей в глубокую нутрь…

– Ёд-д-дерный бобррр!!! День весь вас отыскать! А оно тут ибъёца в углу! Простьи-тутка полесская жалкая! Я!!!

В распахнутых дверях приёмной сверкала парадной немецкой отточенностью герла-молния отважных походов за солнцем вслед лейтенант Иллеринце фон Паулюс, схожая с братом родным как близнец одним лишь пламенным нравом. Разбитые на стороны смоляные пряди её тонких волос выдавали край всякой взволнованности в беспорядочном оформлении чуть бледного лица с бездонною чернью искромётных зрачков.

Прибывшая на подмогу и выручку брату герла и в действительности промыкалась добрых полдня по селу, пока ей только с помощью славного резидента Германии в русском тылу, не-в-счёт-югенда Юллер Фон Штанце или попросту Юльки, не удалось, наконец, выверить местонахождение Отто. Юлька же, бывший германским сыном полка и внештатно-девятилетним сотрудником немецкой разведки, как-то ещё в свои пять был частично перевербован в полесские партизаны на тот миг очень балованной дочкой Ивана Васильевича Оленькой через угощенье брусничным вареньем и показом из-под платья долгие пять минут самого краешка иё заветной мягкой пизды… Потому он направил Илли по адресу верному, сказав прямо – «В медпункт!». Но рукою медпункту тому махнул прямо в другом направлении, и изведённая тоскою по брату уже офицер была вынуждена к ещё получасовому изучению русского языка через припоминание иго матерных наречий…

Отто Вольксвагген вскочил и тут же упал, запутавшись в бренных носках и штанах под ногами разложенных. Фриц Шнайдер стремительно вытянулся во фрунт, торча навстречу только что отстрелявшейся, мокрой и раскачивающейся балдой. А Оленька выпрямила спинку, обернулась, и сразу узнала Её…

– Илли?..

– Ольенка?..

Знакомые лишь по отрывочным строкам из писем и рассказов Отто, они, похоже, знали друг друга всю жизнь… Сияющая своей светлой мягкою обнажённостью Оленька подошла к Иллеринц и коснулась спадающей на лицо непослушной смоляной пряди. Западный лейтенант коснулась горящими губами её прохладной руки.

Через мгновенье измученный о бесконечность походов по тропам безумной войны лейтенант Иллеринце фон Паулюс пластала прекрасную Оленьку на полу кабинетика, лихорадочно обрывая на себе лацканы колючего орденами и боевыми нашивками мундира. А немецкий весь плен стоял с двух сторон от извивающихся по полу тел и в изумлении забывал держать крепко закрытыми рты…

Очень удачно коленка пришлась Оленькина обнажённая, что уставилась в нечаянном сопротивлении Иллеринц прямо в пах. Не успев снять с себя пропылённых дорогой стрелок штанов, Илли терзалась вся распахнутою мотнёй по этой коленке, и шёлк нижнего офицерского белья её всё видней промокал между ног, обрамляя коленку у Оленьки причудливо растущим влажным пятном…

Илли металась губами с шейки Оленьки на стискиваемую в жадных ладонях грудь и обратно, а когда потянулась к губкам вздрагивающего и вздыхающего в неге ротика, то в трусах её стало тепло, как у мутер на коленках когда-то давным-далеко…

Илли зарычала, как гром роковой, впиваясь в любовь нежных Оленьки губок, почувствовала рванувшийся навстречу ей маленький язычок и вся затряслась ходуном над втиснутой в пол ею Оленькой…

Добытый из планшета походный страпон – чудо немецкой конструкторской мысли и бессменный товарищ по партии Иллеринц во всё время войны – очень кстати пришёлся и Оленьке. Оленька улыбалась, вгоняя всё никак не утешащейся Илли по её настойчиво-требованию «прьямо в зад!». Илли крепко держала Отто губами за хуй и сосредоточенно слушала весь немецкий доклад положения, прерывисто излагаемый братом. Фельдфебель Фриц гладил её по дрожащей спине, утешал: «Ничего-ничего, моя тонкокрылая бабочка, щас попустит ужа…»

Выйдя немного из любовного ступора, оглядевшись по сторонам и примя к сведенью брательный доклад о пленении, Илли пришла в свирепую ярость. Отобрала у Оленьки влажный исходящийся смазкой страпон и устроила без перебора уж всем рядом с ней оказавшимся…

Когда утро случилось уже той весной, лежали в ряд все на вид непригодные полностью. Оленька с самотыком тем и с Илленькой в обнимку совсем. Сбоку к ним вверх ногами Шнайдер Фриц. И уж вовсе никак не понять, где очутился Отто Вольксвагген – на виду и не на виду, половиной какой-то под девками, а в руках невесть откуда и взявшийся скромный труд его соотечественника-оппонента Карла-Либкнехта Маркса «Капитал».

Отто первым, как самый страдавший от тесна уюта, очнулся и собой побудил сразу всех. Солнце не заглядывало ещё через край кабинетна окна, но уже золотило причудливо по верхам стеклянные полочки с блеск-хромом ланцетов и градусников. Он ещё пытался придти в себя и смутно ужасался факту прозрения на ушедшую ночь, припоминая с трудом, как использован был жизненно правильно, но политически всё же неверно книжный томик трудов довольно известного Мастера…