Николай Берг - Лёха

Непонятно было — то ли артиллериста обуяла преславутая хохляцкая жадность, то ли здравый смысл, говорящий о том, что боеприпасов просто нет почти совсем от слова вовсе, то ли игра тоньше гораздо идет и не может уйти Середа не хлопнув дверью, желательно по морде этим селянам, то ли кураж одолел — этого Семёнов сказать не мог, только у него в голове вихрем проносились мысли самого разного вида, от «ой дурак, завалит же все, а так хорошо шло!» до «вот же чертяка лихой, а ведь выгорит дело‑то!», причем не одна за другой, а вперемежку.

Селян точно та самая жадность подвела — притащили они вместо пистолета такую зачучканную берданку, что чуть ли даже не кремневую. Понятно, хотели вместе с эрзац–бандитом отдать и эрзац–оружие, у Семёнова тоже это словечко прочно прописалось, много раз про немецкие эрзацы Уланов покойный рассказывал — табак из дубовых листьев, маргарин из глины и повидло из болотной тины… Видать и тут кто‑то знавший немцев по Империалистической оказался и подумал, что сойдет. Всей душой болевший за Середу боец даже как‑то и сам обиделся, ну, уж больно наглядный обман получался. И артиллерист не подкачал, он так оскорбился этим наглым надувательством, что хоть кино с него снимай! Ах, как искренне и картинно обиделся артиллерист! Мало молнии глазами не метал и дым носом не шел! И когда он спросил у пленника — его ли это фузея — Семёнов не то, что готов был подыграть, он и сам за себя оскорбился, что вместо пистолета такую хреновину притащили! И с радостью и с злорадством прямо так немцу грозному и сказал.

Секунду опасался, что местные его прибьют и усатый и впрямь чуть не поспел, но окрик Середы заморозил всю толпу, не только старшего над самообороной. Ух, грозен был Середа и была за ним, просто всеми печенками ощущалась — настолько свирепая воля и мощь, что испугались местные всей толпой. Вдвойне сильнее из‑за того, что только что благодушно все было и лучше не придумать. Как град по посевам ударил!

Сам боец не смог бы потом объяснить, почему заявил, что при нем было 150 патронов, откуда цифра выскочила — убей Бог, непонятно, а вот винтовку назвал вполне осознанно. Лучше винтовка, чем пистолет. Убойнее. Будет винтовка — пистолеты появятся. И сам себе удивился, когда вспомнил, что стоит босой и за доли секунды успел прикинуть — у кого сапоги лучше. Лучше, дороже и новее сапоги были все же у усатого Гогуна, но решил Семёнов и бородатого старосту не обойти вниманием — на старосте сапожки были яловые, не такие форсистые, не гармошкой, но прочные, добротные, век сносу не имевшие. А гармошкой голенища — это для форсу, лучше голенище повыше, если по лесам да болотам пробираться. Потому именно на его сапоги бестрепетной рукой нагло красноармеец и указал. Хоть и причитал бородач, ан его односельчанин сразу понял, что немцу вожжа под хвост попала и в воспитательных целях он начальство деревни за прокол и обман накажет, потому важно было умаслить обозлившегося фрица, отделаться малой кровью. Не удержался Семёнов и наябедничал арбайтсфюреру взбешенному, что и пилотка у него пропала. На этот раз прилетело начальнику самообороны и его щегольскую фуражку Середа с такой силой нахлобучил товарищу на голову, что красноармеец пискнул и присел отнюдь не притворно.

Неугомонный артиллерист тем временем и винтовку получил и патроны пересчитал и глазами посверкал и носом пофыркал, зло и непреклонно. Опять охолонуло как из шайки ледяной водой пленника, когда Середа вытребовал в усиление конвойного из самооборонцев. Вот это было совсем зря, как подумал Семёнов. И потому, что враг будет вооруженный рядом, а бойцы не показывали чудеса выносливости, один раненый, другой сознание теряет посреди площади, третий, как ни крути, по морде и по печенкам наполучал совсем недавно. И куда его потом девать? Этого конвоира? Хорошо еще, если по дороге где Жанаев засадничает. Тогда еще куда ни шло, надеялся боец, что ничего с азиатом не приключилось нехорошего. Ну не мог он быть выдан за немца, рожей не вышел, как говорится.

Впрочем, парень в сером польском френче как раз навьючил на Семёнова тяжеленный мешок и думать стало не ко времени. С трудом удерживая себя, чтобы не зачастить ногами, стараясь по возможности побыстрее покинуть эту чертову деревню, гори она огнем, радуясь тому, что вот, еда на спине лежит приятной тяжестью, что вроде все удалось и все опять‑таки живы Семёнов тронулся впереди остальных. На свободу.

Как дядько Олександр меня погнал с немцами идти, так я внутри аж вздрогнул. Конечно, волнительно это, боязно малость но и почетно. Да и дело то не сильно сложное, но серьезное. Вон старший, Остап, так и то с завистью глянул. А про остальных и говорить нечего, завидуют. Особенно Тодор, с которого дядько Олександр ружье сдернул для немцев. Вот же гад этот москаль… И старосту нашего как обидел, прилюдно такое….

Впрочем, дядько Олександр, похоже, специально спорить не стал. Не любит он старосту. Неспроста, наверное, дядько наш уже сейчас куда как в большем уважении по селу, а что‑то дальше станет? А ведь он меня примечает, вот и сейчас отправил. Глядишь, если подвинет старосту дядько Олександр, то и я поднимусь. Не на его место, конечно, но все же… Пора мне уж как‑то пробиваться, пора — восемнадцать годов уже. Дед ворчит, что в мои годы он уже женат был, хозяйство свое вел, и дочь уже растил. А мне как?

Мысли перекинулись на Марьяну — пока собирались, успел с ней перемигнуться, знак наш подать — а она в ответ — мол, завтра как обратно пойду — если красную ленточку с узлом на кресте у дороги увижу — то значит у крынички, внизу у садов, вечером ждать будет… Может, и поцеловать разрешит? Вон, другие‑то парни и девчата вовсю целуются, я знаю. А моя Марьяша не такая. Говорит, только после свадьбы. Ну и хорошо, мне так оно и любо. И жена будет у меня лучше всех, а то вон бывают, как эта Татолюба, вон даже к немцам и то сразу полезла, у уж если бы как те танкисты на ночь остановились так наверняка бы к себе затащила. Ее уж и по другим селам иные знают. А Марьяна не такая, и мне это по нраву. Вот осенью этой и поженимся, родители наши и так дружат давно, и про нас знают на селе… не все знают, но все же и не тайна. А уж если дядько Олександр меня чуть продвинет…

Вот ведь вовремя так все случилось, даже война эта. До войны‑то что? Я в город собирался, в училище поступать. На агронома, да. Агроном на селе — нужный человек. Колхоз у нас был на хорошем счету, урожай собирали знатный, перед войной уж жили ой как богато! Я и не помню, чтоб лучше было. Отец правда ворчал, ну да и другие на жидов все ругались, за колхозы. Оно и понятно, раньше все свое было. Но только как раскулачили наше село когда я еще пацаном был — все поняли — сила у них, надо жизнь по–новому строить. Вот и хотел на агронома учиться.