Николай Берг - Лёха

Мертвецы попадались часто, иногда совсем рядом у дороги, среди обязательного мусора из тряпок и бумажек, вывернутых любопытными прохожими из сумок и карманов покойников, иногда поодаль, несколько раз видны были только воткнутые в землю винтовки, но Лёха догадался, что наверное и хозяева там же рядом. Ну, или маршируют в такой же колонне, сделав то самое предложенное немцами действие — ШВЗ.

Только пару раз удивили уже пообтершегося в войне Лёху мертвецы — те, что сидели, словно живые, в недотепистом маленьком не то бронетранспортере, не то тягаче — сзади у них была прицеплена бравого вида пушчонка, да заброшенный взрывом в ветки сосны боец, которого первыми заметили конвоиры и один даже бахнул в лежащего высоко на ветках и поблескивавшего оттуда свежепокрашенной каской красноармейца из винтовки. Видно было, что попал, тело еле–еле шевельнулось, но по мертвому, как мешок с тряпками. Середа презрительно хмыкнул. После тех, кто сидел в тягаче, настроение у артиллериста явно ухудшилось, хотя вроде, куда уж хуже. А тут презрительно посмотрел на радовавшегося своему попаданию в труп конвоира.

Потом колонна долга тянулась мимо здоровенных автобусов, мощных и явно комфортных. Строй немцев дружно мочился в кювет, не обращая внимания ни на проходивших пленных, ни на друг друга. Совершенно спокойно. При этом у многих были явно другого сукна мундиры, высокие сапоги, надраенные с остервенением до зеркального блеска и фуражки с теми самыми, высоко задранными тульями. Лёха решил, что это явно штабники — больно уж автобусы внушали уважение. На здоровенных блестящих свежим никелем решетках радиаторов этих чудовищ было крупно написано «VOMAG», но такой марки Лёха не видал ни разу. Даже не слыхал.

В общем наблюдать‑то он наблюдал, но уставать от этого не прекратил, ноги уже стали как чугуниевые, а конца переходу было не видать. Жаль сразу не остались с этими — Логиновым да Спесивцевым — и Петров бы жив был и сами бы в плен не попали, а засада бы прошла еще горячее, в этом Лёха был уверен. Конечно, тут не совсем Контра–страйк, но глядишь и он бы в суматохе пригодился. Впрочем, вид у соседа был мрачный и встревоженный, потому Лёха решил не делиться с Семёновым своими умозаключениями.

Ну, на фиг, только нервы трепать. И так тошно. Да еще сзади колонны несколько раз раздавались выстрелы, и это тоже сильно действовало на нервы. Лёха знал, что кто‑то не вынеся дороги, валился без сил — и тут же земной путь очередного слабака заканчивался. Впрочем, вколоченное в сознание Лёхи понятие о том, что если ты неудачник — то только из — за самого себя, давало сейчас трещину. Слишком могучие силы колотились вокруг, чтобы представлять человека могущим в одиночку менять свою судьбу.

Положение было куда хуже архиерейского. То есть, какое может быть положение у архиерея, боец не знал, но слышанная в детстве часто поговорка была привычной. Паскудное было положение, чего уж там. Больше всего тревожило то, что германцы дело свое знали четко, конвой службу нес умело и старательно. Колонну военнопленных пасли так, что удрать пока возможности не было никакой, тем более, если бежать втроем–вчетвером. Трое конвоиров было на лошадях и всякий раз, когда колонна шаркала мимо более–менее удобного для побега места, это место тут же перекрывалось этими всадниками, будь они неладны. Семёнов лихорадочно прикидывал один вариант за другим — и все они были совершенно не годны. Немцы были бдительны и караульную свою службу сполняли без поблажек.

Общая картинка складывалась очень неприятной, в этом боец был полностью согласен с Жанаевым, не нужны они немцам живыми. Не плен это, а балаган смертный, особенно жуткий своей спокойной механичностью. Глупый потомок с горечью заявил, что, дескать, гонят их как скотину, но это только потому ляпнул, что никогда сам скотину не гонял и не представлял, какое это тонкое дело — гнать скотину, так чтобы она не покалечилась, не переутомилась, не голодала и не страдала от жажды, чтобы после перегона не заболела и не сдохла. Так гнать, как их гонят можно только в случае, чтобы постепенно ослабить, заморить и потом чтоб перемерли. Чтобы за три дня пленных не напоить и не накормить — такого в пунктуальном немецком порядке быть не могло. Предусмотрительные люди так не сделают. Значит что? Значит у них приказ — пленных не кормить, потому как немцы все по приказу делают. Ну, вообще разумно — еще день два и — как сказал Жанаев — бежать уже сил не будет. В это как то не верилось, ну, не могут же так нормальные люди поступать с другими людьми. И умирать, тем более так по–дурацки — жутко не хотелось. Хотя с одной стороны на политзанятиях много раз говорили, что капитализм — бесчеловечен. С другой стороны совсем недавно лектор из штадива долго разглагольствовал про то, что немецкие рабочие и крестьяне очинно страдают под страшным гнетом своих капиталистов и только и ждут, чтобы обратить штыки на своих угнетателей. Что‑то не видно такого было, те же фрицы, что чинили автомобиль и чистили пулемет в деревне, были совсем не барчукового вида, видно было, что работяги, привычны к железу. Да и конвоир, который как раз шел неподалеку явно был не буржуй — крепко сбитый, прочно стоявший на ногах и ручонки у него, как разглядел Семёнов, были с такими же мозолями, что были на лапах у самого Семёнова или у Жанаева, да и покойного Петрова такие же клешни были. Странно все это — тот же курчавый брюнетистый лектор из политотдела штадива очень профилем был похож на жидов с немецких листовок, а толковал о братстве с немецкими трудящимися. Но на немецких листовках — на всех — писалось черным по–русскому, что, дескать, весь этот поход только для того, чтобы таких лекторов замогилить, очистить от них Россию и всем наступит счастье даром. В общем, все это непонятно, понятно одно — кормить или не будут вовсе, или очень мало, с водой ровно так же, а вот гнать маршем будут всерьез, до изнурения. Значит, еще день–два и будешь тащиться с потухшими глазами, пока не загнешься.

Разбитый танк, названный в честь антилопы какой‑то, видно коровы африканской, как подумал постеснявшийся расспрашивать Семёнов, тоже никакой радости не доставил, так, мелкое злорадство разве, что еще добавилось германского хлама на дороге. Заботясь о моральном состоянии своих, Семёнов естественно не стал распространяться о том, что может и валяются оба танкиста в леске. Жанаев бы, пожалуй, понял все нормально, а вот в том, что потомок не скиснет, уверенности никакой не было. Потому и не стал толковать боец про то, что к Дегтяреву полагался ЗИП со сменным стволом и поменять в принципе ствол можно, и если бы этим стали заниматься Логинов со Спесивцевым, то вполне могли и не успеть удрать. Правда, самому Семёнову как‑то ни разу ствол менять не пришлось, но в ЗиПе ствол был. И в наставлении по стрелковому делу на ДП, каковой Семёнов учил–читал — про смену ствола — было. Но это все в теории, как говаривал взводный. Не меняли его практически в боевой обстановке, надобности не было. Меняют ствол при повреждении, или по износу, и по перегреву. А до этого у пулеметного расчета Семёнова дело не дошло. Его пулемет искалечило близким взрывом, а второй номер с ЗиПом остался в соседней ячейке навсегда. Так то, по уму если, запасной ствол — вещь в хозяйстве не лишняя. При грамотном подходе он позволяет починить пулемет после попадания в ствол, например, что и в танке может случиться — от любого рикошета по торчащему из брони стволу. При варианте применения его в доте, там он прям как по заказу — вещь архинужная — вспомнил слова взводного боец. Но дот — это дело неизвестное, а вот в танке, даже таком несерьезном, как этот плавающий, в укладке в танке есть запасной ствол. В зажимах на стенке боевого отделения. Там и пружины и всякая мелочь, упоры боевые — прицел и мушка, и, кстати, сошки в пехоту тоже должны быть. Менять его хлопотно, но, тем не менее, опытный пулеметчик может поменять стволы, хотя и не быстро. В отличие от ДП там не фиксатор, а винт. Возни значит, больше. И нервы нужны как канаты пеньковые. Ствол ДТ чуть толще и тяжелее, и к перегреву устойчивее. Потому что менять все же сложно. Пулемет снимать надо и внутри менять. Сидя в танке, который на такой момент безоружен. Так что если танкистам жизнь стала недорога — то могли заменить ствол на холодный. И удлиннить возможное время интенсивной стрельбы еще на один ствол. Остальное в пулемете не так сильно перегревается.