Николай Берг - Лёха

Впереди возникла какая‑то сумятица, колонна встала. Вроде, похоже было, что дорога в речку уперлась. Снова тронулись. Но по мосту не пошли, свернули в сторону и встали у самой воды. Пленные сглотнули слюну — вода была совсем рядом, а пить хотелось очень сильно.

— Бродом пойдем. Напьемся, наконец — сказал хриплый голос сзади.

Никто не отозвался, но кто‑то впереди стал поспешно раздеваться, белея длинным телом сквозь загораживающих его. Конвоиры, вытягивая шеи, таращились на мост — что‑то там было необычное. Часть конвоя быстро двинулась по мосту на тот берег, только верховые маячили рядом с колонной. Толком из‑за спин других красноармейцев не было видно — что там, на мосту этом возятся.

Наконец верховой сзади громко каркнул:

- Marschieren — Marsch! Schnell, sonst knallts!

Столпившаяся на берегу колонна, двинула в воду, мутную и почему‑то воняющую бензином, по ней даже радужная пленка переливалась. Люди из передних рядов сразу же стали пить эту воду, черпая ее ладошками и жадно хлебая, застопорили движение, задние ряды громко запротестовали, немцы добавили в ор свои голоса, грохнуло несколько выстрелов, кто‑то удивленно взвизгнул, и колонна уже куда быстрее двинулась бродом, увязая ногами в илистом дне, стараясь все же ухватить воды по дороге.

Вода была холоднющая, аж кусалась. Правда замерзнуть не успели, речушка была мелкой и не очень широкой. Несмотря на это рядом с бродом, по которому тащились пленные, стояли в воде завязшие по башни наши танки. Им брод проскочить не получилось. Хватая сложенными ковшиком руками воду, Семёнов успел осмотреться. Мосту и вправду досталось — посредине провалившись колесами сквозь настил, разлеглось громадное артиллерийское орудие, по краске зеленой судя — наше. Сбоку, поломав мост еще больше, торчал в хаосе ломаных досок и бревен вставший на попа серый немецкий танк. Его вроде пытались вытянуть с того берега парой тягачей, но не очень успешно. Боец прикинул, что наши, отступая, не рассчитали тяжесть пушки и не смогли ее перетянуть, она мост и перекрыла, отрезав отход танкам. Немец видать решил рискнуть и лихо проскочить на шарап, но и у него тоже не вышло. И действительно — на том берегу скопилось много разной техники как нашей, явно брошенной, так и германской.

Идти стало тяжелее, вода булькала в желудке, мокрая одежда липла к телу. Семёнов беспокойно поглядывал на обувку потомка, но к счастью чуни примотали на совесть — и в иле не завязли и потом не свалились, только чавкали как‑то нагло и вызывающе при каждом шаге. Конвой вроде спекся, как‑то стал менее бдительным. Может и показалось, но боец внимательнее стал оглядывать местность. Если он правильно понял, скоро можно бы и попробовать, благо вон конвоиры сошлись вдвоем, закурили, так и идя парой, чего раньше не делали. Как раз и кусты опять пошли по краю дороги¸ сейчас станут погуще — и можно будет рвануть.

Но планы рухнули моментально, когда свернув с дороги, колонна уперлась в здоровенное поле, где сидели и стояли красноармейцы, очень много красноармейцев, наверное, несколько тысяч наших военнопленных. Вот значит как. Все же есть сборный пункт.

Вид у этого пункта сразу не понравился Семёнову. Потому что только подкрепил нехорошие подозрения. Пришедших остановили несколько поодаль от основной массы народа. Подошло четверо — в том числе и пара офицеров, судя по голенищам высоких сапог, маленьким пистолетным кобурам и прочим признакам власти. Внимательно и недобро глядя, встали перед пленными. Один из четверых, в очочках, распорядился на довольно чистом русском языке, чтобы вышли командиры, комиссары, коммунисты и евреи. К удивлению Семёнова вышло пять человек. Их отвели в сторону, а переводчик в очочках потребовал, чтоб те, кто знает не выявленных еще врагов Рейха, указал на них. За это каждый добровольный помощник получит буханку хлеба. Семёнов не удивился тому, что тот самый коренастый в шинели — как его, Широпаев вроде — вместе со своими приятелями тут же стал старательно осматривать пленных. Но кроме этих, «благополучных» нашлось и еще трое таких помощничков. Вытянули из колонны еще четверых, один из них отбивался, кричал, что он армянин. То же он повторял, и когда его волокли к стоящим в стороне вышедшим самостоятельно людям. Впрочем, как ни странно после короткого разговора с тем, в очочках, армянин бегом кинулся обратно в колонну, но упал, запутавшись в спущенных портках. С какой стати германец смотрел на мужской срам этого армяна, Семёнов не понял, унизить, что ли хотели? Смотреть на лицо вернувшегося было как‑то жутковато, такой испуганной и одновременно счастливой физиономии, словно человек спасся от смерти только что, не доводилось даже во время боя видеть. Армян забился вглубь колонны, германец в очочках еще потребовал, чтобы вышли из колонны женщины, но таких в колонне не было ни одной. После этого пленных погнали в общую кучу, а на месте остались те, кто помогал германцам и эти, которые командиры, комиссары, коммунисты и евреи. Глянув еще раз через плечо, Семёнов увидел, что там забелели нательные рубахи — видно оставшиеся снимали обмундирование.

Уселись с краю, дальше народ вповалку лежал, вплотную друг к другу, не протиснешься. Там, откуда пришли, грохнул нестройный залп из десятка винтовок. Потомок подпрыгнул было на месте, но спрашивать ничего не стал.

А чуток попозже пришли, прижимая бережно к себе квадратные буханочки хлеба добровольные помощники. Широпаев встретился взглядом с Семёновым и весело сказал:

— Видал, колхозный, если к немцам по–людски — то и они по–людски! Европа! Сдали жидов и коммуняк — получили хлеб. А ты голодный сиди, соси пальцы!

— Проторговались вы, продешевили — жиды‑то кончились, что завтра жрать будете? — едко ответил артиллерист Середа.

— А я тебя сдам. Как комиссара — заржал Широпаев, а его дружки заулыбались.

— Попробуй, только потом не удивляйся, если тебе вместо хлеба иное прилетит. Die Arschbacken zusammenkneifen тоже с умом надо, а ты дурак еловый. Mach, dass du wegkommst, du verdammte Scheisskerl!

Коренастый как‑то съежился, сильно даже уменьшившись в размерах, словно сдулся и опасливо поглядывая, бочком–бочком подался в сторону.

— Черт, надо было им морды набить и хлеб отобрать — задним умом сообразил Семёнов.

— А ну их к черту с этим хлебом, чтоб им подавиться — проворчал Середа.

— Хлеб всего лишь хлеб — пожал плечами Семёнов — а ты здорово шпаришь по–немецки.

— Учительница хорошая была.

— Хорошим словам она тебя научила, действенным. Вона его до печенок проняло. Не боишься, что они настучат, как угрожали?

— Нет, это шакалье только на словах смелое. Приссат. А если и заложат — еще вопрос кому немцы поверят. Особо разбираться то не будут. Так что эти урки понимают, можем в одной яме оказаться. Что дальше делать собираемся? — убавив голоса, спросил артиллерист.