Дмитрий Дивеевский - Ось земли

Он отвел мать с детьми в баню, положил им на полу старый ватный матрац и оставил отдыхать.

Потом задал корма стельной Чайке, бросил толченой картошки с сеном козе и пошел прилечь до начала трудового дня. Он лежал в постели и тяжелые мысли шли через его голову.

«Что за голод такой образовался у советской власти – думал он – ведь ни одной засухи не было. А голод есть, особенно по соседним областям и на Украине. Что власть не так сделала, почему положение изменилось? Во время НЭПа мы очень ходко из нужды стали выбираться. А теперь? В чем причина? Ну, возьмем наш колхоз в пример. Зерна в прошлом году собрали не много, но и не так уж мало. По сорок пудов с десятины выходило. Можно было кое-что и промкооперацию сдать. А колхозники воспротивились, потому что промкооперация в обмен нужного товара не предлагала. Керосиновые лампы уже у всех давно есть, сбруи и хомуты тоже, а вот обуви и одежды, да всякой домашней утвари там нет. Домны строят, а обувные фабрики забывают. Это раз. Что получилось? Не продали мужики зерно, уперлись. А зря, власти сами приехали и силой отобрали. Тогда мужик озлобился. По области пошли бунты, опять же на севере, уполномоченных жизни лишали. Ну, хорошо, у нас зерно отобрали, мы его не прятали. Другие колхозы попрятали, опыт еще с продразверстки имеется. Припрятали и сидят на нем, ждут у моря погоды. А город голодает. В Окоянове тоже пошли голодные смерти. Умирают в основном больные и дети от недостатка питания. Кто виноват? Да власть виновата, нельзя так с мужиком поступать. Он не быдло. Сначала без его согласия в колхозы погнали, когда дело не пошло так силком все хотели обобществить, потом испугались, ослабили хватку, и теперь снова по голове кулаком. Отбирают все продовольствие. А кто страдает? Рядовой горожанин страдает, в первую очередь из маленьких городков. Вот они где, мученики коллективизации.

Мужик, он двужильный. Выживет. Всех в Сибирь не загонят, надо кому-то и здесь работать, а коли так – он своего добьется. Вот скоро подоспеет посевная и придет власть к мужику на поклон – принесет ему семена – только сей родимый, корми нас, а то следующим годом всей советской властью окочуримся. Мужик, конечно, сеять будет, куда ему деваться. А власти думать надо. Либо она ему человеческие условия создаст, либо он ее голодом уморит.

Душу Булая наполнял гнев на советскую власть, так беспощадно и бесчеловечно проводящую свою политику. Слова о союзе рабочего класса с крестьянством оставались только словами. С мужиком обходились жестоко, потому что он никак не хотел уразуметь сталинскую линию.

Сталинскую ли? Чем Иосиф Виссарионович отличался от Троцкого, когда велел всю живность вплоть до курей в одно стадо сгонять? Всех мужиков силком в кооперативы? Чем он не Троцкий? А если не он, то его подчиненные, которые так безмозгло и бесчеловечно все это творили? Вспоминая прошлый опыт в партии эсеров, Дмитрий Степанович признавал, что от приказа до исполнения проходит длинный путь и на конце получается порой совсем не то, что хотел начальник. Так было с эсерами после революции 1905 года, когда руководство партии никак не могло остановить волну террора, развязанную под влиянием левых эсеров. Не получалось утихомирить распоясавшуюся вольницу, почуявшую губительный восторг убийства. Не происходит ли сейчас нечто подобное? Как много большевиков пришло в революцию с простым и понятным желанием сотворить насильно рай на земле прямо сейчас!

Страшное непонимание ценности чужой жизни, уверенность в правоте собственного нагана творили свою политику вдалеке от Кремля. Умение понимать эту стихию и управлять ей – это даже не умение, а гениальное искусство. Не стало ли письмо Сталина «Головокружение от успехов» признанием того, что он не сумел управиться с этой стихией и она перехлестнула через дозволенный барьер? Или он не сумел такого барьера даже и поставить? Одно понятно – Сталин дал задний ход. А почему – он один знает. Может, даже потому, что Троцкий ему из-за границы аплодировать начал: Ай, да Сталин, ай, да молодец! А мы его критиковали. Он, оказывается, самый настоящий троцкист. Такие слова Иосифу – хуже яда.

Все это так, но, наверное, главное состоит в том, что Сталин испугался. Бунты полыхнули по всей стране – а крестьянская Вандея в голодной стране – вещь ужасная. Армия состоит из крестьян. Они на своих изголодавшихся отцов и братьев не пойдут. Да, Сталин испугался. Только каков его путь дальше? Оставить сельское хозяйство единоличным означает гибель. Такое село подъем страны не потянет, производительность слишком низкая. Плодить крупные кулацкие хозяйства – значит наживать смертельного врага себе. Выбора у него нет, коллективизация продолжится. Будут построены тракторные заводы, будут идти в село казенные деньги, будут и дальше упрямо создавать колхозы. Сможет ли Сталин эту машину запустить, никто не знает. Мужество и силы ему понадобятся неимоверные. Нет в России более тяжелой на подъем и недоверчивой массы, чем крестьянство. Ну-ка его подними!

Воля шагала впереди пионерского отряда по набережной Волги. Позади нее громко трубил горн и стучал барабан. Отряд направлялся на агитспектакль в клуб пролетариев Поволжья, расположенный неподалеку от речного вокзала. Сердце Воли прыгало от восторга. Она шла впереди отряда, а над Волгой плыли высокие белые облака, волны плескались в берег и сверкали солнечными зайчиками. С реки слышались гудки буксиров. Воля чувствовала себя участницей этой интересной и радостной жизни. Отряд строем вошел в клуб, где его ждала заведующая.

– Ребята поспешайте, все уже собрались. Какую композицию подготовили?

– «Скажем фашизму нет!»

– А, понятно, очень хорошо. Давайте переодевайтесь, через десять минут ваш выход.

После доклада о международном положении, который делал представитель горкома партии, в зале притушили свет и занавес раздвинулся. Зрителям открылась сцена с письменным столом в центре. За столом стоял Витька Пузин с зачесанной набок челкой и усиками под Гитлера. Он упер руки в бока, выпятил живот и смотрел в зал остекленевшим взглядом. За его спиной на стене висела большая черная свастика.

Витька начал:

На сцене появляется еще один фашист, он же пионер Витя Худяков

В зале засвистели. Кто-то бросил арбузную корку. На сцену выходит третий артист в цилиндре и подложенной под фрак подушкой. Это буржуй. Он обращается к фашистам: